Летний сад - Полина Саймонс

мой муж, который любит Энтони, вообще когда-то это увидел, об этом узнал. К несчастью, теперь, когда Энтони исчез, лучше будет, если вы кое-что узнаете. – Она дрожащими пальцами развернула письмо. – Я сейчас заплачу. Можете взять его?

– Мы не можем его взять, – возразила Татьяна, резко хватая Александра за руку. – Читай, Викки!

Викки поморщилась, начиная читать с самого первого слова, – поморщилась так, словно ее ударили.

Джельсомина!

Надеясь успокоить твои тревоги обо мне, тревоги, которые, как я знаю, терзают тебя многие годы, я пишу тебе теперь. Вьетнам – неподходящее место для самокопания (не Италия!), и для меня это идеально, поскольку, как тебе известно, я не люблю таких занятий, а здесь откуда взять время на подобное? Мне нравится пить и курить, встречаться с девушками. И никто не удивился бы сильнее, чем я, когда на севере, в Хюэ, рядом с Ароматной рекой, я неожиданно нашел то, что искал. И теперь ты первая и единственная, кто об этом узнает, – я женился. Моя вьетнамская невеста немного говорит по-английски, что хорошо, потому что я на вьетнамском не говорю. Она юна, она как белый лебедь на своем байке, и мы ждем ребенка.

Викки пришлось остановиться. Татьяне и Александру пришлось перестать слушать. Пока Викки старалась успокоиться, Александр внимательно и напряженно всматривался в сосредоточенную Татьяну. Он видел по ее неподвижному лицу, совершенно пустому взгляду, что она не ждет чего-то рвущего сердце, трагического… просто пережидает, пока не остынет горячий пар внутри.

С трудом собравшись с силами, срывающимся голосом Викки прочитала до конца письмо, которое явно знала наизусть.

Я думал, тебе захочется это узнать, – ты же всегда так беспокоилась о моей жизни и о моем выборе, о том, что я делал и чего не делал, где бывал и где не бывал. Я твердил тебе, что у меня уже есть матушка, но тебя просто не устраивала твоя роль. Ты хотела расширить обязанности. Так что я ради полной открытости и сообщаю тебе, что со мной случилось здесь, вдали от тебя.

Прошло четыре года, с тех пор как я играл для тебя на гитаре, пел «Malagueña salerosa»… «Возможно, возможно, возможно»[12], и ты иногда думала обо мне, когда по радио звучали «The Rain, The Park & Other Things», «Traces», «Grazing in the Grass». И «Jean». У нас были блаженные годы, у нас с тобой, но все кончилось, детка. Ты была Отчаянной Дикаркой, а я был дураком – и таким молодым, – я был отравлен прогулками в Центральном парке под большой желтой луной, цветами под окнами отеля «Билтмор». Ты мне твердила, что у нас нет будущего, – и ты была права. Я мечтал о «la luna che non c’e»[13] – «неведомой луне». Помнишь, как мы говорили о святом Августине? О том, что он называл «ordo amoris», «порядок любви», или «просто чувство». Он говорил, что истинная добродетель и истинная любовь начинаются для людей, когда отрицаются любые другие объекты, что находятся в точном соответствии с подходящим.

Мы с тобой всегда были вне такого равновесия. Мне повезло, что я нашел его в Мун Лай. Теперь я имею то, чего ты всегда хотела для меня – и что, как ты повторяла, я сам хочу для себя: жениться, иметь ребенка, иметь настоящую любовь.

Но я все еще в сердце тьмы, мое время здесь еще не закончилось, и просто на тот случай, если это мое последнее письмо тебе, знай вот что: было время, когда я верил, что мои чувства к тебе настоящие, пусть и несовершенные. Было время, когда я верил, что мои чувства к тебе – это Любовь. «Вы сгубили меня, очи черные». Теперь я рад тому, что ты всегда понимала разницу, будучи намного мудрее. Спасибо за то, что избавляла меня от лжи, хотя все было очень похоже на правду.

Ti amavo e tremo[14].

Энтони

Ни Викки, ни Татьяна, ни Александр не могли поднять глаз. Викки плакала, целуя письмо Энтони и прижимая его к груди. Татьяна так низко опустила голову, что казалось – она заснула. А Александр, чьи глаза потемнели от того невероятного превращения, о котором он только что услышал, пытался найти смысл в бессмысленном. Когда глаза Татьяны наконец посмотрели на него, они больше не были кристально чистыми, они стали черными от страдания, затуманились от боли.

Александру пришлось пережить рабочий день и вечер, наполненный детьми, – но вечером в их саду, за домом, в уединении, Александр и Татьяна метались, как тигр в клетке. Они отчаянно пытались сложить вместе кусочки головоломки, которой не понимали.

Энтони женился! Энтони женился на вьетнамской девушке, и та была беременна. А потом Энтони исчез. Неужто он настолько свихнулся, что сбежал в Уральские горы с беременной женой и забыл своих людей, своего командира, свой долг, свою воинскую честь, свою страну?

Мог ли Энтони предать Соединенные Штаты ради какой-то вьетнамской девушки по имени Мун Лай?

– Нет, – решила твердая как алмаз мать Энтони, неистовая пантера. – Всю свою жизнь этот ребенок видел лишь один пример того, как быть мужчиной, и это был ты. Он твой сын, Александр. Мы не остались в Лазареве в сорок втором, мы не остались на Бетель-Айленде в сорок восьмом, оба раза, когда мы должны были потерять все. Энтони не сбежал с ней в Уральские горы. С ним что-то еще случилось.

Как низко оба они опустили головы… Он же как раз этого и боялся. Энтони был выпускником Вест-Пойнта. Он был капитаном особых частей, элиты из элит. Особые группы действовали отдельно от регулярных частей и в полной секретности, это были коммандос и отряды дальней разведки, они отправляли донесения на самый верх. Такие разведгруппы были острием меча. В Юго-Восточной Азии действовали пятьсот тысяч американских военных, из которых всего две тысячи были такими разведчиками, а среди них отряд Энта был единственной ударной группой. Выпускник Вест-Пойнта, этот солдат, их сын, не мог уйти в самоволку. Это было просто невозможно.

– Ты иногда зовешь Викки Джельсоминой, – сказал Александр, надеясь, что она не услышит покорность в его тоне.

– Ее святая бабушка Изабелла, что вырастила ее, звала ее так. Это значит «жасмин», – ответила Татьяна. – Так ее называют лишь те, кто ее любит. Но что это в твоем голосе?

– О боже… – Озадаченный Александр посмотрел на нее. – Ладно, но почему тогда Энт женился на другой?