Летний сад - Полина Саймонс

Она бросила его в корзину на ягоды и глубоко, напряженно вздохнула. Грибная корзина была у Сайки.

И что теперь?

Татьяна решила оставаться на месте, пока Марина и Сайка не начнут ее искать. Иначе, если они будут искать ее, а она искать их, они окончательно потеряются.

И она осталась на небольшой полянке. Нашла еще три гриба. Сколько времени прошло – минуты? Она не знала. Татьяна один раз сосчитала до шестидесяти, но это было бессмысленно, и она прекратила.

– Марина! – время от времени кричала Татьяна. – Марина!

Сабир

Марина и Сайка сидели на земле, спрятавшись в кустах за двумя большими камнями. Марина поначалу молчала, лишь тяжело дышала. Она выдохлась, пока они бежали. Совершенно расслабленная Сайка хихикнула:

– Тебе разве не хочется оказаться сразу в двух местах?

Марина пробормотала что-то в ответ, что-то вроде: «Да, если одно из этих мест сухое». Почва была насыщена влагой после долгого дождя. И трудно было понять, не в болоте ли вы, лишь растения вокруг могли это подсказать. А ваши штаны, а потом и белье быстро отсыревали, как и холодная земля. Это мешало Марине расслабиться или хихикать.

– Сайка, мне очень неудобно.

– Просто пригнись. Убедись, что тебя не видно. Хотя если сидеть на корточках, по ногам мурашки побегут. Ненавижу это ощущение.

– А мне противно чувствовать себя мокрой, – сказала Марина, садясь на корточки.

– Мне не неудобно. Я подложила клеенку в штаны. Просто на всякий случай.

Марина покосилась на Сайку, и к ее горлу подступило что-то горькое.

– Ты подложила в штаны клеенку?

– Ну а разве наша Танечка не говорила, что нужно подготовиться к любым неожиданностям?

Марина раздраженно скривилась. Она не была достаточно храброй, чтобы сказать: ты знала, что мы можем промокнуть, так почему ты мне не подсказала сделать то же самое? Она промолчала, гадая, когда наконец Татьяна начнет их искать. Они убежали довольно быстро. Марина не знала, как далеко они теперь от ее кузины, но знала, что, как только Татьяна на чем-то сосредоточится, она может пребывать в таком состоянии неопределенно долго.

– И сколько нам тут сидеть?

– Пока она не начнет нас искать.

– Это может быть вечностью! – нетерпеливо бросила Марина. – Ну же, как долго? Давай просто посидим тут минут пять.

Сайка не ответила.

Время ползло.

Наконец Сайка заговорила:

– Ты видела же ее в лодке? Почему она не перестала меня осуждать, когда я рассказала о моем отце?

Марина пожала плечами:

– Мне не кажется, что она осуждала. Думаю, она просто слушала.

– Говорю же тебе, Марина! Вокруг нас есть мир, которого Тане никогда не понять! Она очень узко мыслит, у нее очень ограниченный взгляд на все.

Марина, вздохнув, кивнула. Но где же ее узко мыслящая, осуждающая двоюродная сестра?

– Она думает, что если она не может представить, что сама что-то делает, то и другие тоже вряд ли могут сделать. Ну а мне противно, когда меня судят и оценивают. Просто противно! – Сайка повысила голос. – Она просто сама не делает того, что делает весь остальной мир, но что это доказывает?

А ведь предполагалось, что они будут прятаться тихонько. Марина сдержала дыхание. Но наконец сказала:

– Я ведь тебя не осуждаю, Сайка.

– Ох, я знаю, – отмахнулась Сайка и затихла.

Марина подумала, что Сайке наплевать на ее одобрение. Марина могла хоть проклинать ее, Сайка не обратила бы внимания.

И она осторожно сказала:

– Думаю, Таня просто удивилась тому, что у тебя был еще один брат. Ты же никогда о нем не упоминала. Потому она и замолчала.

– Он умер. Мы не говорим об умерших. Они ушли, их словно никогда и не было. Какой смысл говорить?

Она произнесла это так небрежно. Ее брат умер. И все.

– Ну да, понимаю, – медленно произнесла Марина. А могла бы Таня вот так развязно говорить о своем брате? – Но умершие оставляют кое-что после себя, нет? Некий след. Люди, которые их любили, говорят о них, вспоминают их, рассказывают истории о них. Вешают на стены их фотографии. Они продолжают жить.

Сайка нервно отмахнулась:

– Возможно, в вашем мире. Но… моих родителей Сабир не радовал. Он их разочаровал. Они не собираются держать его фото на стенах.

– А что он сделал?

– Ты действительно хочешь знать?

И Марина вдруг сказала:

– Знаешь, вообще-то, нет.

– Вот это правильно, Марина. Но никаких тайн между нами. – Сайка помолчала. – Что я могу тебе сказать? Я не слишком об этом задумываюсь. Мы с братом играли в некоторые детские игры, которые слегка выходили за рамки…

Марина, на мгновение задохнувшись, захотела прекратить этот разговор, пока они сидели здесь, за валунами. Содрогаясь, она старалась помешать своему воображению. Неужели Татьяна уже догадалась о многом? И поэтому она… О боже мой.

– Пожалуйста. Не рассказывай больше ничего. Нам надо идти.

– Сиди! Мы еще немного ее подождем. На чем я остановилась? А, да. Я знаю Таню, ей кажется, что она все понимает, думает, что мой отец слишком сурово со мной обошелся. Но что думаешь ты? Сурово или недостаточно сурово?

– Я не знаю, – тихо пробормотала Марина. – А как он узнал?

– Узнал Стефан, он однажды нас увидел и сказал: «Ну, теперь добра не жди!» И сказал, чтобы мы сбежали. Сказал, что папа нас убьет, если узнает. И мы сбежали.

Марина не смотрела на нее.

– Не рассказывай дальше, Сайка! Я серьезно! Я не хочу больше слышать ни слова. – Она встала.

– Марина, сядь!

Хмурясь, тревожась, Марина опустилась на корточки.

Сайка продолжила:

– Наверное, после того, как мы сбежали, папа заставил Стефана сказать, куда мы направились. А потом отправился за нами. Он нас поймал рядом с иранской границей, в хижине у одного таджика, который позволил нам остаться с ним, и отец увел нас с Сабиром в горы, взял винтовку, поставил нас у скалы и спросил, кто из нас до такого додумался. Мы не были уверены, что он имел в виду. Побег? Или то, что мы… Я сказала, что это Сабир. Сабир был папиным любимцем, и я думала, что отец просто изобьет его. А Сабир был парнем, он привык к побоям. Поэтому я шагнула вперед и сказала: «Это Сабир придумал, папа». Сабир посмотрел на меня и сказал только: «Ох, Сайка…» А папа вскинул винтовку и застрелил его.

Марина задохнулась от ужаса.

– После того как он его убил, – без выражения продолжила Сайка, – он взял конский хлыст и избил меня, это верно, избил до полусмерти, а потом бросил на мула и