Хрустальная ложь - М. Эль

Старший охранник отвечал медленно, словно каждое слово ему давалось через кровь, его голос был низким, дрожащим, полным невыносимой боли.

— На… складе. П… произошёл… взрыв.

Мгновение — и мир сорвался с петель. Раскололся, рассыпался в пыль, оставив её стоять посреди беззвучного хаоса.

— Что? — её голос был лишь выдохом, рваным, не верящим.

— Склад… полностью уничтожен. Там работали механики, инженеры… Все погибли.

Она смотрела на них, не моргая. Глаза были широко раскрыты, но зрачки словно отказывались воспринимать реальность, защищая её от удара. Как будто ничего не услышала. Как будто мозг отказался складывать буквы в смысл, защищаясь от невыносимой, жуткой правды.

— Нет, — сказала Валерия спокойно. Почти ровно. Слишком ровно, эта ровность была пугающей, неестественной. — Нет. Это… это ошибка.

Они молчали. Их молчание было тяжелее любого приговора, тяжелее всех слов, которые могли бы быть сказаны.

А она вдруг, сама не понимая, почему, прижала ладонь к животу — инстинктивно, будто тело само пыталось защитить то, что внутри уже кричало от боли, предчувствуя утрату, ещё не осознанную, но уже неизбежную.

— Он жив, — прошептала Валерия, её голос был полон отчаяния и упрямой, безумной веры. — Виктор не мог… Не он. Нет.

И уже через минуту — она, словно одержимая, побежала в дом, прочь от этого кошмара, её ноги несли её сами, не слушаясь разума.

Её люди — и его — стояли вокруг неё плотным, неподвижным кольцом, готовые пойти за ней хоть в огонь, хоть в воду. Она села в машину, хлопнув дверью так, что стекло дрогнуло от удара.

— Мотор. Сейчас же.

— Госпожа… — голос водителя дрогнул.

— СЕЙЧАС ЖЕ, — её голос был ледяным, стальным, не терпящим возражений.

Машины сорвались с места, шины взвизгнули по асфальту. Дороги были пусты, снег ложился белой, безмолвной пеленой, но ей было всё равно — хоть в стену, хоть в бездну, лишь бы ехать, лишь бы двигаться. Валерия смотрела прямо перед собой, её глаза были сухими, но внутри бушевал ураган.

— Он жив, — повторяла она шёпотом, словно заклинание, словно мольбу, словно пыталась убедить себя, что это правда. — Он просто не отвечает. Он жив. Он жив…

Её пальцы дрожали, сводило судорогой. Зубы сжимались так сильно, что болела челюсть, ломило виски. Она звонила снова. И снова. И снова. Каждый раз — тишина. Звенящая, мёртвая тишина, которая рвала барабанные перепонки хуже любого крика.

Когда машины остановились, у Валерии не было воздуха в лёгких, она задыхалась от ужаса. Склад… Его больше не было. Только искорёженный металл, похожий на разорванные внутренности. Оборванные балки, торчащие к небу, как кости скелета. Горящие остатки стен, поднимающие в небо чёрные, отравляющие клубы дыма, запах гари въедался в лёгкие, в кожу, в волосы. И снег, смешанный с кровью, грязью и сажей, превратившийся в месиво под ногами.

Девушка вышла — ноги предательски дрожали, но она заставила себя идти, заставила двигаться вперёд. Один из бойцов попытался взять её под руку, его глаза были полны сочувствия — она вырвалась:

— Не трогать меня.

Валерия подошла ближе. Под ногами хрустели стёкла, каждый шаг отдавался болью, но она не чувствовала её. Рвали обувь острые куски железа. И там, где должен был быть вход — зияла чёрная, бездонная дыра. Чёрная, как адская пасть, поглотившая всё, что было для неё дорого.

— Госпожа… — начал кто-то, его голос был полон осторожности.

Но она уже доставала телефон. — Соедините меня с группой расчистки.

Оператор включился сразу. — Да, госпожа Андр...

— Где Виктор Энгель?! — сорвалось у неё, её голос был раскалённым клеймом.

В трубке наступила оглушительная заминка. — Госпожа… тело не найдено.

Она втянула воздух резко, как от удара в солнечное сплетение.

— Ищите.

— По нашим данным… он не выходил из здания.

— Значит, он там, — её голос был стальным, обжигающим холодом. — Значит, ищите.

— Мы пытаемся… но взрыв был…

— Это ВИКТОР! — закричала она, её крик был чистым, первобытным, разрывающим её изнутри. — ЭТО МОЙ МУЖ! ИЩИТЕ! НАЙДИТЕ!

Голос сорвался. Сломался. Валерия опустилась на колени на снег, на грязное, окровавленное месиво, не чувствуя ни холода, ни боли. Потом — села прямо на холодный бордюр, прижавшись к нему, пытаясь найти хоть какую-то опору в рушащемся мире. Пальцы сами потянулись к пачке сигарет. Она закурила. Руки дрожали так сильно, что едва попадала огнём по кончику. Дым обжигал горло. Но слёзы — жгучие, не приносящие облегчения, текли ещё сильнее, обжигая кожу, словно кислота.

— Госпожа… — тихо произнёс один из мужчин его охраны, опустившись рядом, его глаза были полны сострадания. — Возможно… его тело… фрагменты…

Валерия ударила его взглядом — таким острым, таким полным боли и ярости, что он замолчал сразу, отпрянув. Она затянулась глубоко. Слишком глубоко, до боли в лёгких.

— Передайте Селине, — сказала она хрипло, её голос звучал чужим, пустым. — что временно… она будет отвечать за всё.

Они кивнули.

— И ещё…

Она снова втянула дым, смотря в пепелище перед собой, где ещё догорали последние угольки, где клубился дым её несчастья.

— Если хоть кто-то скажет слово «похороны»… я убью.

Никто не возразил. Потому что каждый понимал: Валерия не отказывалась верить. Она не могла. Пока не увидит тело. Пока не будет ДНК. Пока хоть тень надежды существует.

Она сидела, дрожа от холода и боли, от опустошения, которое медленно накрывало её. Снег падал на её волосы, на ресницы, на плечи, покрывая её белым покрывалом скорби. И при этом всем она всё равно прижимала руку к животу — будто успокаивая что-то внутри, что-то хрупкое и ещё не осознанное, но уже отчаянно нуждающееся в защите.

Она стояла босыми коленями в снегу — колпачок пальто распахнут, волосы растрёпаны, руки дрожат. Валерия впервые выглядела так, словно сама была сейчас на грани разрушения, словно её собственная суть рассыпалась на части, как те руины перед ней.

Но голос её был железом, острым и холодным, как клинок.

— Марко. Рико. Джей. Все. Слушайте.

Её люди — те самые мужчины, выросшие в её доме, обученные её родителями, преданные ей кровью и клятвами — выстроились полукругом. Их глаза были красными от сдерживаемых слёз и бессонной ночи. Руки сжаты в кулаки, жилистые, готовые к бою. Они смотрели на неё так, будто она — единственный оставшийся смысл в этом рухнувшем мире, последний якорь.

Валерия указала рукой на дымящиеся развалины, её голос был стальным.

— Начать поиски. Прямо сейчас. Каждый сантиметр участка. Каждый сломанный камень. Каждый чёртов болт. Мне плевать, что вы найдёте —