Хрустальная ложь - М. Эль

склонив головы, и поднялись по широкой мраморной лестнице. Луиза вела её не в её собственную, проклятую воспоминаниями комнату, а в свою, более уютную, светлую, залитую мягким светом.

Как только дверь за Луизой закрылась, Валерия рухнула на пол. Она больше не могла держать эту маску. Слёзы хлынули потоком, неконтролируемые, обжигающие. Она рыдала — громко, надрывно, задыхаясь от боли. Звуки её горя разрывали тишину дома, проникали сквозь стены, эхом отдавались в каждом уголке старинного поместья.

— Луиза… Луиза… — шептала она сквозь рыдания, цепляясь за кузину, как за последнюю спасительную соломинку. — Я не могу… Я не могу без него! Мне так больно! Мне так больно, Луиза. Я не хочу… не хочу жить без него…

Её тело сотрясалось от конвульсий, рёв вырывался из груди, дикий, животный, полный отчаяния. Она говорила, захлёбываясь, о том, как сильно она его любит, как сильно ей больно, как невыносима мысль о его потере. Она рассказывала о его улыбке, о его прикосновениях, о его нежных словах, о том, как он обнимал её по утрам. Каждое слово было как нож, вонзающийся в её израненное сердце. Луиза плакала вместе с ней, обнимая её, пытаясь успокоить, но её собственные слёзы текли ручьём, и она чувствовала себя такой беспомощной перед этой безграничной болью.

Внизу, в главном зале, слова Валерии эхом отдавались в сердцах каждого. Эмилия закрыла рот рукой, её глаза наполнились слезами, и она сама начала беззвучно плакать, глядя на закрытую дверь, за которой раздавались эти жуткие, разрывающие душу звуки. Алан, её брат, стиснул зубы, его лицо было искажено от злости и отчаяния.

— Она связалась с американцем, — прошипел он сквозь зубы, пытаясь найти виноватого, хоть как-то объяснить эту боль.

Киллиан, его отец, резко прервал его, его голос был суровым и властным.

— Не смей так говорить о своей старшей сестре! Я тебе язык вырву. — он шагнул к двери Луизы, но не решился войти.

Он просто стоял там, слушая страдания дочери, каждый её всхлип отзывался болью в его отцовском сердце.

Адель тихо встала. Её внутренняя боль была глубокой, но на лице проступала лишь тихая скорбь. Она молча подошла к Киллиану, взяла его за руку, и он, не сопротивляясь, отпустил её. Адель проследовала мимо рыдающей Эмилии, мимо Алана, который лишь скрипнул зубами, но ничего не сказал. Она тихонько открыла дверь в комнату Луизы.

— Лу… он… он там… один… я должна… я должна быть с ним…

Луиза, её собственное лицо было опухшим от слёз, гладила её по влажным волосам, затем по спине, мягко, убаюкивающе, словно успокаивая раненого ребенка.

— Лери… ты не можешь сейчас…

— Я должна! — голос Валерии, казалось, рвался из самой её души, наполненный такой безысходностью, что физически больно было слышать. — Он не пережил бы без меня… почему я должна пережить без него?! Почему мир оставил меня без него?!

Луиза снова заплакала, её собственные слёзы смешивались со слезами Валерии, но она продолжала гладить её по спине, утешать, как мать ребенка, потерявшего любимую игрушку, но на самом деле — потерявшего весь смысл жизни. И так… прошло минут двадцать. Может, час. Время размывалось, становилось вязким и бесформенным, как само горе.

Валерия, обессиленная, наконец уснула на руках у Луизы, её лицо было опухшим и мокрым от слёз. Луиза осторожно уложила её на кровать, а сама села рядом, держа её за руку. Адель подошла к кровати и, склонившись, обняла спящую внучку. Валерия плакала даже во сне, её тело вздрагивало от невидимых кошмаров. Адель провела рукой по её мокрым волосам, её взгляд был устремлён в огромное окно, за которым падал снег. В её памяти всплыли образы — маленький Виктор, каким он был в детстве, его глаза, его улыбка. Амалия, чья жизнь тоже была жестоко оборвана.

— Если мои слова действительно пророчественны, — прошептала Адель, её голос был едва слышен, — то пусть проклятье Андрес вновь сработает. Пусть оно вернёт ей её любимого.

Словно услышав её слова, Валерия вдруг резко дёрнулась во сне, её глаза распахнулись. В них стоял ужас.

— Нет! Виктор! — крикнула она, цепляясь за Адель, как утопающий за спасательный круг. — Бабушка! Мне нужно в Нью-Йорк! К нему! Мне нужно найти его!

Она говорила так, словно ещё видела кошмар, в котором Виктор исчезал.

Адель гладила её по волосам, пытаясь успокоить. — Тише, милая. Тише. Если он жив, то он сам найдёт тебя.

Валерия рыдала, её голова уткнулась в плечо бабушки.

— Бабушка, я так его люблю… так сильно люблю… Я не могу без него.

— Знаю, моя дорогая, — шепнула Адель, прижимая её крепче.

— Мне больно.

— Конечно. Боль любви, Валерия, самая сильная.

— Я… без него… не могу дышать. Я не живу без него.

— Ни одна Андрес не могла, — шепнула Адель, чуть улыбнувшись сквозь слёзы, которые всё же выступили на её сухих веках. — Ни я. Ни твоя мать. Ни ты.

Она крепче сжала внучку, её взгляд вновь устремился в окно, на горы.

— Но любовь, которая рвёт миры… всегда возвращается. Всегда. И она находит путь.

Адель прижимала внучку к себе. В её памяти проносились лица: её мать, которая думала, что потеряла мужа; она сама, потерявшая Валериана, но дождавшаяся его возвращения; её дочь Эмилия, пережившая собственную трагедию с Киллианом; а теперь и внучка Валерия, стоящая на пороге такой же боли. Адель понимала, что они все были жертвами этой дурацкой цепи страха за своих мужчин, цепи, которая передавалась из поколения в поколение в их клане. И теперь, глядя на Валерию, она чувствовала, как сильно хочет, чтобы это проклятье не прервалось. Чтобы Виктор Энгель вернулся к Валерии. К той, кого назвал своей женой и главой клана.

Дни утратили всякий смысл, сливаясь в плотную, серую массу, лишенную света и звука. Она не ела почти ничего, крошечные порции воды и пара глотков бульона, принесенные настойчивыми слугами, были максимумом, что мог принять её сжавшийся желудок. Выходить из комнаты она отказывалась категорически, заперевшись от всего мира, словно в склепе. Ни нежные уговоры её матери, ни обеспокоенные вопросы брата, ни даже настойчивые звонки Селины не могли пробить эту стену. Их сочувствие, их попытки объяснить, утешить — всё разбивалось о глухую броню её горя.

Единственным спасением от невыносимой реальности был сон, попытка убежать в беспамятство, но и он не приносил покоя, прерываясь кошмарами. Когда сон отступал, на смену ему приходили рыдания — громкие, надрывные, сотрясавшие её тело, высасывающие все силы, до полного изнеможения, пока слёзы не иссякали, а горло не пересыхало до