Хрустальная ложь - М. Эль

— Нет… нет, не хорошо… — Валерия закрыла лицо рукой, её плечи снова затряслись от новых рыданий. — Виктора нет… его больше нет…

— Не говори так! — сорвалась Селина, в её голосе звучала непоколебимая вера.

Валерия захлебнулась новым рыданием, её грудь болела от спазмов. — Как я без него?..

И прежде чем Селина успела найти слова для ответа, Валерия просто отключилась, палец дрогнул по экрану телефона. Она не могла больше слышать чужой голос, даже голос Селины. Она не могла выдерживать эту волну чужой радости, которая казалась такой неуместной на фоне её собственного разрушенного мира. Ей нужна была только тишина, чтобы попытаться осознать происходящее.

В этот момент дверь в комнату, которую она забыла запереть, открылась, и на пороге появилась Луиза. Она увидела выражение лица Валерии — её заплаканные глаза, бледность, растерянность, — и замерла, словно наткнувшись на невидимую стену. Потом взгляд Луизы упал на небольшой пластиковый тест, который Валерия всё ещё сжимала в руке, словно спасательный круг.

И Луиза выдала такой свист: короткий, ошеломлённый — будто увидела призрака или самое невероятное чудо.

— О-о-о боже… — прошептала она, её глаза расширились. Луиза тут же захлопнула дверь, повернула ключ в замке так быстро, будто за ними гналось полмира, будто они прятались от самой судьбы. — Только скажи, что это… то, что я думаю…

Валерия не ответила. Её голова была опущена, волосы закрывали лицо. Она просто подняла руку, положила ладонь на живот — на то место, где теперь билось второе, крошечное сердце — и разрыдалась, уткнувшись в колени, словно пытаясь защитить это новое, хрупкое чудо.

— Лу… — голос её дрожал, прорываясь сквозь всхлипы.

Луиза замерла на мгновение, осознавая масштаб происходящего. Потом подошла и опустилась перед ней на колени, её лицо было наполнено смесью потрясения и безмерной нежности.

— Тихо, — сказала она и, дрожа, обняла Валерию, прижимая её к себе. — Тихо, Лери… эй, систр. Ты чего? Это же такое счастье. Виктор подарил тебе чудо.

Валерия всхлипнула, сжимая тест, её глаза были полны страха. — Они выгонят меня… они скажут, что я… позор…

— Ты с ума сошла?! — Луиза резко схватила её лицо в ладони, заставляя посмотреть ей в глаза. — Ты носишь ребёнка двух сильнейших родов! Андрес и Энгель! В нем течёт их кровь! В этом ребёнке течёт их кровь! Как они могут выгнать свою собственную кровь?!

— Лу… — Валерия попыталась что-то сказать, но Луиза не дала ей.

— Да заткнись ты! — она снова всхлипнула, но сквозь слёзы на её губах играла улыбка, полная безумной радости и гордости. — Клан Андрес не выгоняет своих. Никогда. Они слишком любят сильных женщин, Лери.

— Это отречение… по-настоящему. — Валерия всё ещё не могла поверить, что такое возможно.

— Отречение? — Луиза фыркнула, её голос звучал почти насмешливо. — Ты просто забыла, что наш дедушка, глава клана Андрес, когда-то сжёг традиции по глупости. В прямом смысле. На костре. При всём совете. Сжёг, потому что они мешали любви! Наша бабушка сожгла своего свекра заживо! Они приняли твоего отца в семью несмотря на то, что он был врагом. Они никогда так с тобой не поступят. Слышишь меня?!

— Лу… — Валерия смотрела на неё, и в её глазах мелькнул проблеск надежды.

— Ты — старшая Андрес, ты вообще понимаешь?! — голос Луизы стал настойчивым, в нём звучала гордость. — Даже после того, как стала главой Восточного региона США! Ты думаешь, что тебя кто-то осмелится осудить?! Ты — будущее этого клана, Лери!

Валерия закрыла глаза и замотала головой, пытаясь отогнать эти мысли, но одна мысль всё ещё давила на неё, как камень.

— Но Виктора нет…

— Он есть, — мягко, но уверенно сказала Луиза, её взгляд был полон глубокой, интуитивной веры. — Здесь. — девушка кивнула на живот кузины.

Валерия обхватила живот ладонями, словно пытаясь защитить это маленькое, ещё не осознанное существо. Сквозь слёзы, сквозь страх, сквозь боль, она прошептала, почти неслышно.

— Я никому не скажу… пока…

Луиза кивнула, её лицо стало серьёзным. — Я буду молчать. Как могила.

— Никто из семьи… — Валерия посмотрела на неё умоляюще.

— Никто не узнает, — пообещала Луиза, её взгляд был твёрд, как скала. — До тех пор, пока ты сама не решишь, когда придет время.

Валерия выдохнула. Глубоко, впервые за долгое время. Дрожащая, сломанная горем, но впервые за эти бесконечные дни… в её глазах мелькнула искорка. Искорка новой жизни, новой цели, новой надежды.

И тихо прошептала, почти неразборчиво, глядя на свой живот:

— Виктор… вернись ко мне… пожалуйста…

Особняк Андрес, с его историей, величественными залами и бесценными произведениями искусства, шумел, жил, наполненный приглушенными голосами и скрипом старых полов. Но для Валерии он был не убежищем, а клеткой. Не золотой — стальной, с бархатными стенами, скрывающими острые углы. Каждый взгляд, каждое движение, каждый вздох окружающих казался ей чужим, пропитанным фальшью и невысказанными упреками.

Она ходила по его коридорам, будто по старым, незажившим ранам. Каждый портрет предков на стенах был отголоском прошлого, которое она проклинала. Каждый шаг отдавался болью памяти. Каждый запах — старой древесины, свежего кофе, цветочных духов — был напоминанием о том, что она здесь чужая. Что её обманули. Что её предали. Что она так и не простила до конца. Да, семья наверняка считала её инфантильной дрянью, неуравновешенной истеричкой, но ей было плевать. Она не искала их одобрения, не желала их понимания.

Родня, с упорством, достойным лучшего применения, пыталась вести себя так, словно ничего не произошло. Словно она не сбегала, нарушив все правила и приличия. Словно они не пытались выдать её замуж за нелюбимого. Словно её сердце не осталось лежать под обломками склада в Нью-Йорке, раздавленное взрывом, похороненное под пылью и бетоном.

Но она не верила больше никому. Даже себе. Даже своему разуму, который пытался шептать ей о надежде.

Дверь её комнаты, которая теперь казалась ей единственным прибежищем, открылась без стука. Алан вошёл без приглашения — как всегда, привычно игнорируя чужие границы.

Высокий. Почти такой же сильный, как их отец, но в его осанке не было той абсолютной жесткости. С таким же острым взглядом Андрес, который мог пронзить насквозь — но в отличие от Валерии, в его глазах ещё теплилась мягкость, способность к состраданию. У неё эта мягкость иссякла уже давно, выжженная горем и предательством. Он остановился у двери, наблюдая за старшей сестрой, которая стояла у массивного мраморного камина, держась за его резной край, словно это был последний спасательный круг в бушующем море.

— Могу? — спросил он, его голос был глухим, непривычно неуверенным.

Валерия не