Хрустальная ложь - М. Эль

Алан покачал головой, в его глазах читалось смесь восхищения и грустной покорности. — Ты настоящая Андрес. Ты без власти не можешь.

— И я никогда этого не скрывала, — ответила она, её голос был лишён всяких эмоций, кроме спокойной, непоколебимой уверенности.

Она прошла мимо него, оставив брата стоять в коридоре, поражённого её силой, её трансформацией. И её тайной, о которой он даже не подозревал. Тайной, которая была не просто о власти, а о жизни.

Когда наступила ночь, и весь особняк погрузился в сон, Валерия лежала в своей огромной, но такой пустой постели. Рука её, словно по инстинкту, неизменно ложилась на живот. Её пальцы нежно поглаживали чуть округлившуюся плоть, чувствуя под ней хрупкую, но такую мощную новую жизнь.

— Мы вернёмся домой, малыш, — шептала она в темноте, её голос был полон одновременно печали и нежности. — К твоему деду Люциану. К твоей тётке Селине. К нашему клану. К тем, кто нас ждёт.

Она улыбнулась сквозь слёзы, которые всё ещё подступали к глазам при мысли о Викторе.

— Твой папа был бы так рад, узнав о тебе... Он был бы самым лучшим отцом.

Живот тихо, едва ощутимо отозвался, словно лёгкий толчок, почти неосязаемый. Как будто маленькая жизнь внутри понимала каждое слово матери, её боль и её надежду. В этот момент Валерия почувствовала себя не просто женщиной, но и хранительницей, мостом между двумя мирами — прошлым и будущим, потерянным и обретённым. И это придавало ей силы, которых, казалось, у неё больше не осталось. Силы жить. Силы бороться. Силы вернуться домой, в свой настоящий дом, к своей новой семье.

...

Валерия никогда в жизни так много не улыбалась. И никогда — настолько пусто, настолько безучастно. Её губы растягивались в идеальной, отточенной улыбке, но глаза оставались холодными, зеркальными, отражающими лишь скорбь и решимость. Она просыпалась в той же просторной комнате, где когда-то встречала утро с искренней радостью, умывалась в той же ванной, где в детстве танцевала под любимую музыку, но вглядывалась в своё отражение, которое теперь казалось ей чужим, незнакомым, словно маска.

И каждый день она играла роль.

Роль идеальной дочери, которая наконец-то вернулась в лоно семьи. Роль покорной наследницы, готовой принять свою судьбу. Роль девочки, которая наконец поняла «своё место».

Хотя её настоящее место было в Нью-Йорке. В доме, который до сих пор пахнул его кофе и его терпким одеколоном. В объятиях, которые сейчас будто были вырваны из её тела, оставив после себя лишь фантомную боль и пустоту.

Эмилия сама пришла к ней. Без предупреждения. Без стука. Она зашла, увидела дочь, сидящую на кровати с книгой, и впервые за много лет в её глазах не было ни контроля, ни привычной строгости. Только усталость, горечь и… сожаление? Валерия не была уверена, но это чувство пронзило её сильнее любого упрёка.

— Лери… — голос матери дрогнул, она остановилась в нескольких шагах от кровати, словно боясь подойти ближе. — Можно?

Валерия закрыла книгу, положила её на прикроватную тумбочку и спокойно кивнула, её движения были отточены и грациозны, как у балерины.

— Конечно, мама.

Эмилия подошла ближе, остановилась, будто боясь нарушить невидимую границу. Потом неожиданно — обняла дочь. По-матерински. Тепло. Неловко. Искренне. Как раньше, в те далёкие, беззаботные дни.

Валерия замерла. Она не чувствовала ничего. Ни злости. Ни тепла. Ничего. Только пустоту, которая зияла внутри.

Эмилия говорила тихо, её слова были полны боли и раскаяния:

— Прости меня… за всё. Мы… мы правда хотели как лучше. Мы боялись за тебя. Мы хотели защитить тебя от этого мира, от опасностей… Ты — наша дочь. Мы… не должны были…

Но Валерия уже натягивала привычную, идеальную, безупречную улыбку, которая так хорошо маскировала её истинные чувства.

— Мам, всё в порядке, — её голос стал мягким, размеренным, лишенным каких-либо эмоций. — Родители всегда правы. Вы приняли лучшее решение для семьи. Моё место здесь. С вами. И я… — Валерия почти не моргнула, её взгляд оставался неподвижным, — прошу прощения за тот побег. Это никогда не повторится.

Сзади Луиза, стоявшая в дверях и наблюдавшая за сценой, едва не поперхнулась от смеха. Валерия заметила это боковым зрением и чуть наклонила голову, словно безмолвно говоря ей: «заткнись и играй свою роль».

Луиза фыркнула, но тут же натянула милую улыбку, обращаясь к Эмилии:

— Тетя Эми! Между прочим, мы с Лери собирались сходить за покупками. У неё же почти ничего не осталось — всё в Америке. Нужно обновить гардероб, пока она здесь!

Эмилия просияла, будто речь шла о её личной победе, её лицо оживилось.

— Конечно! Отличная идея! С вами пойдёт охрана. Вы должны быть в безопасности, дорогая.

Валерия кивнула, скрывая внутренний стон. Охрана. Конечно. Как же иначе? Словно она была маленькой девочкой, а не главой теневой империи.

Отец подошёл позже, после Эмилии, будто ждал момента, когда дочь уже «размягчена» материнскими объятиями.

— Лери, — его голос был тихим, лишённым привычной строгости. — Можно поговорить?

Она снова улыбнулась. Усталой, идеальной, фальшивой улыбкой.

— Да, папа.

Он сел рядом на край кровати, и впервые Валерия увидела его не как непоколебимого главу клана Андрес, а как мужчину, который осознал, что потерял дочь ещё много лет назад, задолго до этого побега. Его плечи были опущены, в глазах читалась тяжесть вины.

— Мы с твоей матерью… мы виноваты во многом. Мы были слишком слепы.

Валерия молчала, ожидая продолжения.

— И твоя бабушка с дедом тоже, — продолжил он, с трудом подбирая слова. — Мы видели, что на тебя давит мама, что ты несчастна. Мы должны были вмешаться. Но… — он выдохнул, словно выталкивая из себя огромный груз. — Мы думали, что так будет лучше.

Она посмотрела на него — впервые с тенью тепла, почти нежности, в своих золотистых глазах.

— Папа… я не злюсь на вас. Правда.

И здесь, впервые за долгое время, слова были искренними. Не было смысла злиться. Злость требовала энергии, а у неё её было мало. И главное, она понимала, что всё это привело её туда, где она оказалась.

— Если бы всего этого не было, — продолжила девушка, её голос стал тише, задумчивее, — я бы никогда не попала в США. Не нашла бы работу, которая стала моей жизнью. Не встретила бы людей, которые стали моей семьёй. Не узнала бы, кто я есть на самом деле.

Валерия задержала дыхание. Сердце ударило больно, напоминая о пустоте, но одновременно и о новом, хрупком чуде.

— И… — её голос