Хрустальная ложь - М. Эль

Даже если Виктор не вернётся — его кровь вернётся. Его глаза будут смотреть на неё через этого малыша. Его руки — когда ребёнок начнёт хвататься за её палец. Его голос — возможно, в смехе, который наполнит их дом.

Она будет жить за двоих. Любить — за двоих. Сражаться — за двоих. И вернётся в Нью-Йорк. Обязательно. Для них двоих. Для себя, для него и для своего будущего.

Телефон вибрировал в руке так сильно, будто ощущал её отчаянную потребность в связи, в подтверждении реальности, в голосе, который не осудит.

— Селина? — голос Валерии сорвался, прозвучав более хрипло, чем она ожидала.

На том конце раздался быстрый вдох, а затем облегченный выдох.

— Лери… — Селина всхлипнула, её голос был полон беспокойства и радости. — Как ты? Тебя держат там, да? Алан — сукин сын, я ему…

— Селина, — мягко, но очень твёрдо перебила Валерия, не давая ей развить тему мести. — Как дела в клане? Как Люциан?

Тишина на мгновение. Селина, видимо, быстро собралась. Затем — осторожный ответ:

— Папа взял всё на себя. Люциан контролирует Восточный регион полностью. Он не позволяет никому паниковать. Он сказал… — голос Селины дрогнул, — что ты вернёшься. Обязательно. Он верит.

У Валерии сжалось сердце, слова Люциана Энгеля прозвучали как эхо её собственной, едва теплящейся надежды.

— Вернусь, — прошептала она, её голос был уже твёрже. — Я обязана.

Селина облегченно вздохнула. — Мы ждём тебя. Все. И… Лери…

— Да? — Валерия почувствовала, как её сердцебиение участилось.

— Я… я не верю, что Виктор мёртв. И папа тоже не верит.

Валерия закрыла глаза, чувствуя, как внутри снова вспыхивает тёплая искорка, разгоняя ледяной холод. Её ребёнок будто бы отозвался на эти слова, на эту надежду, шевельнувшись внутри неё.

— Спасибо, Селина, — прошептала она, слёзы вновь подступили к глазам, но на этот раз они были слезами облегчения. — Береги клан. Пока меня нет. Береги их всех.

— Даю голову на отсечение, — ответила та, в её голосе звучала непоколебимая преданность. — И твою комнату я не отдаю никому, понятно? Она ждёт тебя.

Валерия впервые за много дней улыбнулась — еле-еле, лишь уголками губ, но по-настоящему, искренне. В этой улыбке была нежность и едва уловимый проблеск былой силы.

Сбросила вызов.

И прижала ладонь к животу, ощущая там слабое, но такое важное биение новой жизни. — Мы скоро домой, малыш. Скоро.

Дни шли, сливаясь в плавную, размеренную череду. Валерия ходила по дому Андрес — тихая, выверенная в каждом движении, холодная в своей отстранённости. Не плачущая. Не кричащая. Не ругающаяся. Она была словно статуя, выточенная из льда, внутри которой таился бушующий огонь. Все думали, что она постепенно приходит в себя, смиряется с судьбой. Все — кроме двух человек, чьи глаза видели гораздо больше.

Адель, которая видела в Валерии отражение не только себя, но и своих предков. Она замечала каждую деталь: как Валерия теперь осторожно поднимается по лестнице, придерживаясь за перила; как ест непривычно много супа, хотя раньше не отличалась аппетитом; как запашок кофе, её любимого, вызывает у неё брезгливый жест, а по утрам она исчезает надолго в ванной. Как она машинально, едва заметно, гладит живот, думая, что никто не замечает. Адель лишь молча кивала себе, её глаза были полны понимания и тайной надежды.

И Луиза, которая не оставляла её ни на минуту, ухаживая за ней так бережно, как за чем-то хрупким и бесценным. Она была её тенью, её опорой, её сестрой, которая делила с ней тайну.

Валерия сидела на балконе, откуда открывался вид на цветущий сад, пила воду маленькими глотками и делала вид, что всё нормально, что она просто наслаждается видом. Луиза принесла ей тёплый плед, хотя день был солнечным.

— Тебе нужно больше отдыхать, — сказала Луиза, наклоняясь к ней, её голос был тих и заботлив.

Валерия бросила на неё косой взгляд, в котором, однако, не было прежней ярости. — Если ты ещё раз намекнёшь на… это… я вышвырну тебя из окна.

— Конечно, — улыбнулась Луиза, ничуть не испугавшись угрозы, зная, что за ней ничего не стоит. — Только потом проси меня, чтобы я тебе живот мазала кремом от растяжек.

Валерия подавилась воздухом, закашлялась от неожиданности.

— Луиза!

— Что? — кузина развела руками, её глаза озорно блеснули. — Теперь я твоя личная акушерка, хочешь ты того или нет. Ты никуда от меня не денешься.

Валерия закрыла лицо ладонями, пытаясь сдержать внезапный приступ истерического смеха. — Боже, за что мне всё это…

— За то, что трахалась до свадьбы, — философски, совершенно спокойно заметила Луиза.

И Валерия — впервые за долгие дни, впервые с момента взрыва — засмеялась. Сквозь слёзы, которые вновь выступили на глазах, но это был уже смех, очищающий, живой, наполненный горечью и неожиданной радостью.

Алан поймал её на широкой мраморной лестнице, когда она спускалась, на удивление неторопливо. Он преградил ей путь, его лицо было хмурым. Явно подозревал, что побег скоро.

— Сестра. Ты можешь хоть раз… просто… усидеть на месте?

Она медленно повернулась к нему, её взгляд был на удивление спокоен, без прежней ярости, но с той же стальной решимостью.

— Нет.

Алан прикрыл глаза, словно от сильной боли. Он чувствовал, что теряет контроль над ней, над ситуацией, над самой реальностью.

— Почему ты такая? — прошептал он, в его голосе звучало искреннее недоумение.

Валерия подошла ближе. Медленно, каждый шаг отмеряя с хищной грацией, присущей её роду. В её движениях чувствовалась не просто женская решимость, а нечто более древнее, инстинктивное, как у хищницы, вышедшей на охоту. Это была поступь Андрес, уверенная и бескомпромиссная.

— Потому что наша матушка не умеет держать обещания, — начала она, её голос был тих, но каждое слово прозвучало как выстрел в тишине комнаты. — Потому что я росла, зная, что однажды буду управлять. Потому что меня готовили к власти с самого детства, вдалбливая в голову, что я — будущая глава. А потом сказали, что моё место займёт кто-то другой. Ты.

Она обошла его кругом, словно акула, кружащая вокруг своей добычи. Это был старый, детский приём, когда она сверлила его взглядом и пыталась запугать, но теперь он был усилен годами опыта и настоящей, выстраданной властью. Алан, почувствовав себя пойманным в ловушку её золотисто-стального взгляда, сглотнул, его кадык дёрнулся.

— Ты стала главой, — буркнул он, пытаясь вернуть себе хоть часть утраченного превосходства, — Хотя и не Европы.

— Восточный регион — достойная территория, — улыбнулась она, но это была не искренняя, тёплая улыбка. Она была холодной, отстранённой, уверенной. По-андресовски. —