Алтарь для Спящего бога - Аня Викторовна Кузнецова

У неё оказались длинные, чёрные, как безлунная ночь волосы. Высыхая, они барашками скручивались и спускались до самых колен.

– Вот и ладненько. Так, а сколько тебе годков, красава?

– Пятнадцать… будет.

– Эко ж, ― удивился Оскольд. ― Да тебе больше двенадцати не дашь! Поди, голодом морят. Накось скушай пирожок.

И протянул ей с блюда румяный пирожок. Та схватила его и уже готова была откусить, но грустно опустила ресницы.

– Папочка заругает.

– Папочка заругает, тьфу, ― передразнил её Оскольд. ― Папочка твой ― поганка, какая есть. Ешь давай, а то…

Она подняла испуганные глаза, но плакать не собиралась. И то хорошо. Сложно с этими девками.

– А то силком накормлю. Пряниками и вареньем.

Даниэлла прыснула и принялась жевать пирожок. Отмытая и согретая, девка оказалась чудо как хороша. Откормить, конечно, надобно, да то дело такое ― наживное.

– А скажи-ка, девка, ты ещё девка, али нет?

Та похлопала ресницами.

– Не парень, точно.

– Тьфу ты, имею в виду девство при тебе или растеряла уже?

Даниэлла зарделась, что маков цвет. Опустила очи долу и прошептала:

– При мне.

Не врала.

– Что же нам делать, красава с тобой, ― протянул Оскольд и заел пирожком.

– Не красава я, ― буркнула девка и утёрла нос.

– Чего?

– Не красава я! Этот… герцог сказал, что… что я селёдка. Бледная, ― и вновь заплакала, вцепившись в так и недоеденный пирожок.

Оскольд поднял глаза к низкому потолку баньки, попросил у Приходящего терпения, да пересел на скамью к Даниэлле. Обнял её осторожно.

– Да какая ж ты селёдка, ― тепло сказал он, приподняв её личико за подбородок. ― Вон глаза какие яркие. А волосы? Отполированный гагат. Стан твой так тонок ― одной ладонью обхватить можно. А стоит улыбки губ твоих алых коснуться, как птицы поют и посредь ночи солнце встаёт.

Плакать перестала, осторожно улыбнулась и тут же охнула, прижав руку к ранке на губе.

– Больно?

– Больно, ― кивнула Даниэлла. ― Немножечко.

– Я знаю одно средство, ― лукаво прищурился Оскольд. ― Только это есть большущий секрет. Обещай, что не расскажешь?

– Обещаю, ― и в глазах такая уверенность, что сразу понятно ― сдержит слово.

– Закрой глаза.

Он наклонился и коснулся ранки губами. От её губ пахло пирожком с капустой и липой. Пахло домом. Вот шерстяной учудил ― как знал. Подрасти бы чуток невесте только. Оскольд отстранился, не разжимая рук, и спросил:

– А за меня пойдёшь?

– Что?

– За меня замуж пойдёшь? Может, я не знатен, да и богатством не сказать, чтобы обременён, но рядом с герцогом нашим стою. Ратными подвигами обласкан.

В её глазах на мгновение вспыхнула надежда и тут же погасла.

– Так вы ж не лорд.

– Да что там лордство это, красава? Попрошу, герцог мне его даст не глядя.

– Ну если даст, ― задумалась Даниэлла. ― А ежели папочка рассердится?

– Тьфу ты заладила, папочка, папочка. Ну, красава, давай? Авось и я не дурен собой, да и… ― Оскольд хотел добавить пару тех слов, что обычно говорит куда более опытным бабам, но вовремя остановился. ― Мы герцога спасём, да и тебя от папеньки выручим, чтоб ему вечный радикулит в поясницу.

Даниэлла прыснула и, подумав, кинула.

– Только вот тебе придётся немного подыграть мне, красава. Сможешь?

– Смогу. А что нужно?

.

Возвращение брата обрадовало Альгара. Друг был чист, гладко выбрит и свеж собой.

– Вернулся?

– И уже поработал, братец, ― Оси оскалился не хуже волка.

– Как это?

– Ты же знаешь, я скор на расправу. И у меня есть новости ― я женюсь!

Альгар, которому в этот день выпало немало пустой болтовни, устало опустился в кресло.

– Поздравляю.

– И что, не пытаешься отговорить? Мол, я себе жизнь порчу. Это же ярмо на всю жизнь!

– Это ярмо на всю жизнь, ― бесцветным голосом повторил Альгар. ― Устал я, братец. Не до шуток сейчас.

– Да какие шутки? ― воскликнул Оскольд. ― Женюсь я. Только вот… Скажи, ты ведь можешь из меня лорда сделать? Настоящего, по всем правилам.

– Допустим, могу. Это займёт время…

– Мне нужно сейчас. Вот прямо сейчас и не часом позже.

– Так припекло?

– Скажем, я обесчестил честь леди и хочу поступить как порядочный благородный лорд и жениться на ней, дабы не пришлой несчастной коротать свой век в отверженных и остриженных, а мне её коса ух как по душе пришлась. Да и отец её сильно строг ― забьёт девку насмерть.

Герцог поперхнулся и тут же рассмеялся так, что звякнули кубки на столике.

– Кого это ты так?

– Не скажу, братец. Сие есть тайна великая. Так можешь ли дать мне это самое лордство?

– Найди Кеке, он знает, что делать, ― усмехнулся герцог.

Оскольд ушёл довольный и скалящийся. А на прощание попросил «братца» не теряться, быть удивлённым, а потом приказать выпороть его, Оскольда, зад за разврат. Эта брошенная впопыхах фраза показалась Альгару просто не очень смешной шуткой. Зря.

К полудню, когда зимнее солнце взошло над крышами, по дому прокатился шум. Мистер Фрим вошёл поспешно – лицо у него было бело как снег за окнами, а в глазах застыл страх.

– Господин мой! Там лорды! Они требуют справедливости!

Альгар, у которого за последние несколько часов успела разболеться голова ― и это у него! ― рыкнул на управляющего, схватил меч и быстро спустился.

Внизу стояли почти все члены городского совета. Их возглавлял лорд Эндерс. Рядом с ним опустила взгляд его дочь Даниэла, поникшая и побитая. Остальные лорды хранили гробовое молчание, исподлобья наблюдая за происходящим – кто с тревогой, кто с плохо скрываемым раздражением. За плечом Альгара словно из ниоткуда возник Кеке. Он хмыкнул, похоже, понимая, к чему всё идёт, но ничего не сказал. Сам Альгар, которого уже порядком всё достало, сдвинул брови и громко, перекрывая толпу, прокричал:

– Что за базар, благородные лорды?

Гомон утих. Лорд Эндерс вышел вперёд, подталкивая дочь.

– Я требую справедливости, мой герцог! Сегодня ночью случилось страшное! Моя дочь, пребывая в смятении, ошиблась дверью в темноте. И этим воспользовались! ― лорд толкнул девушку вперёд, и та упала на колени. ― Мы оба знаем, кто это!

Альгар усмехнулся ― оно и верно, им троим известно, кто, когда и как подпихнул девицу ему в спальню. И что девица эта осталась чиста, если, конечно, до того не распахнула свои закрома.

– Говорите прямо, лорд Эндерс, ― попросил герцог, понимая, что будет дальше.

– Это в ваш покой забрела моя дочь, и, вместо того, чтобы