Бурбон и секреты - Виктория Уайлдер

Вы, должно быть, шутите. Полчаса назад я видел, как вы садились в школьный автобус. И тут мне на глаза попадаются две девочки примерно того же возраста, что и мои. На одной из них розовая пуховая куртка, и я говорю себе, это не может быть Лили Бернис Фокс. Она сейчас в школе. А кем может быть другая, более взрослая и разумная, рядом с ней? Определенно не ее сестра, Ларк. Это просто невозможно.

Его саркастичный тон заставляет сдерживать улыбку, и у меня внутри все переворачивается, как будто я тоже в беде. То же самое чувство я испытала, когда увидела его тем вечером в баре.

Ларк бормочет:

— У нас большие неприятности.

Лили кричит:

— Папа, ты же говорил, что иногда нужно устанавливать свои собственные правила. Так что мы так и поступили.

Он едва удостаивает меня взглядом, но, поскольку его внимание приковано к дочерям, я пользуюсь этим и рассматриваю его. При свете дня Линкольн Фокс необычайно красив. У него густая копна темных волос, что является роскошью для большинства мужчин около сорока. Я всегда помнила его чисто выбритым, но сейчас его бакенбарды соединяются с щетиной. Все, у кого есть пульс, почувствуют его уверенность и без сомнений признают, что он самый красивый из Фоксов. И каким-то образом он стал лучше. Светло-голубые глаза за очками в темной оправе заставляют меня еще больше желать его внимания. Почему я не сказала ему отвалить той ночью, ума не приложу. Но сейчас, в роли взбешенного отца, он тревожно сексуален. Было бы гораздо лучше, если бы с возрастом он стал выглядеть хуже.

За свою жизнь я совершила немало сомнительных поступков и приняла несколько неблаговидных решений. Я знала, что однажды мне придется за них ответить. Я и представить не могла, что карма явится ко мне в джинсах Wranglers, чистой черной рубашке и темном шерстяном пальто, и будет игнорировать мое присутствие.

Холодок пробегает по рукам и ногам, напоминая, что я практически на улице и одета не по погоде.

Всякий раз, когда я слишком долго думаю о Линкольне Фоксе, я испытываю сочетание ненависти и раздражения. Мы оба загнали друг друга в угол. Я ненавижу то, что он оказался там в ту ночь. Я ненавижу то, что эта ночь сделала со мной. Ненавижу, что он увидел, понял и сохранил в тайне. Ненавижу, что из всех дерьмовых людей, с которыми я сталкивалась, человек, на которого я затаила обиду, был, вероятно, самым благородным. Это раздражающе неудобно.

Его пристальный взгляд на мгновение встречается с моим, и, о да, ненависть и раздражение смотрят на меня в ответ.

— Почему ты здесь?

Я оглядываю веранду.

— Технически это все еще мой дом. Ну, по крайней мере, его половина. Почему ты здесь?

Язвительно рассмеявшись, он потирает рукой шею, повторяя про себя вопрос более спокойно.

— Почему я здесь? — Он смотрит на своих девочек. — Пойдемте, — выплевывает он, стоя на нижней ступеньке веранды.

Но тут вмешивается Ларк:

— Папа, пожалуйста, можем мы денек отдохнуть? — Она молитвенно складывает руки. — Нам всем нужны дни душевного здоровья.

Я пытаюсь скрыть свое веселье. Она права. Всем нужны, но я не думаю, что ее отец купится на это. Особенно после того, как увидел, что я разговариваю с ними.

— Я не знаю, чему ты улыбаешься. — Мои глаза встречаются с его, когда я понимаю, что он обращается ко мне.

Я поднимаю брови.

— Когда я закончу разбираться с этим, — говорит он, указывая на своих девочек, — мы с тобой немного побеседуем.

Я качаю головой, улыбаясь такой дерзости.

— Я так не думаю, Фокс...

На его лице появляются ямочки, и он ухмыляется в ответ, как будто мои слова показались ему смешными. Он опускает взгляд вниз и засовывает руки в карманы куртки.

— Лили и Ларк, садитесь в машину.

Одна из них снова начинает спорить.

— О, да ладно…

— Сейчас же, — отвечает он таким твердым тоном, что я сама выпрямляюсь. Девочки торопливо спускаются по лестнице, но Лили останавливается и поворачивается, чтобы снова подняться по ступенькам.

Она тихо говорит:

— Вот. Это должно придать тебе храбрости. Не теряй его, ладно? — Она бросает серый камень рядом со мной. Когда он подпрыгивает и переворачивается, оказываются видны острые фиолетовые кристаллы.

Я сжимаю губы, стараясь не выдать своего веселья, пока она уходит, но когда я поднимаю глаза, то встречаю неодобрительный взгляд ее отца.

— Никуда не уходи, — говорит он, указывая на меня.

— Ты нарушаешь границы, — отвечаю я. Это те же слова, что я сказала ему пять лет назад на том кукурузном поле. Он не упускает этого из виду, прищуриваясь.

Покачав головой, он упирает руки в бедра.

— Ты чертов персик, — бормочет он.

Почему так приятно злить этого мужчину?

— Я не фанат кличек, Фокс. — Я морщу нос. — Прости.

Его глубокий голос становится на октаву ниже.

— Я хочу, чтобы ты уехала.

Я встаю, позволяя одеялу, лежавшему у меня на коленях, упасть на пол. Обрезанная майка с надписью «Queen» заканчивается чуть выше пупка, а ниже — только крошечные шорты для сна. Еще ниже — пара пушистых гольфов до колен, но я не думаю, что он зайдет так далеко. Его взгляд устремляется туда, где он видит голую кожу: на мои руки, потом на талию и бедра. Так предсказуемо.

— Ты уверен в этом, Фокс? — Я бросаю взгляд на его ноги и поднимаюсь к ремню, задерживаясь там, чтобы еще больше разозлить его.

Тяжело сглотнув, он оглядывается через плечо на джип. Но вместо того, чтобы пойти туда, он взбегает по ступенькам и останавливается прямо передо мной.

— Эти две маленькие девочки — весь мой мир. Большая грудь и упругая задница не заставят меня забыть, что ты не тот человек, которого я хочу видеть рядом с ними. — Он окидывает меня взглядом, встречаясь с моими глазами и обжигая до глубины души. — Так что да, я уверен.

Хотелось бы, чтобы его слова не так сильно ранили.

— Ты понятия не имеешь, что я за человек, — говорю я не слишком уверенно, проходя мимо него к входной двери и пинком закрывая ее за собой.

Я тяжело вздыхаю, прислоняясь к двери. Разочарованная, злая и... обиженная. Проклятье, больше всего на свете я ненавижу чувствовать себя обиженной.

Пытаясь избавиться от этого чувства, я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и направляюсь прямо в ванную. С пеленой перед глазами я включаю душ, сбрасываю с себя одежду и смахиваю непрошеную слезу. Стоя под струями, я позволяю горячей воде просочиться