Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

как он просил — с концами, без следов, без единого намека на возвращение, а теперь он, блять, вламывается в мою без приглашения, с ноги, и имеет наглость называть меня… шлюхой?!

Ох, Крис, он думает, что ты трахалась за его спиной направо и налево — а ты чего хотела? Букет, красивый вид и коленопреклоненное предложение руки и сердца с бриллиантом, размером с тунгусский метеорит?

Эта мысль лупит безжалостно, как унизительная пощечина.

Я же все время была у него на глазах.

Его водитель знает, где я бывала. Я всегда была на связи. Я… боже…

Это из-за Дэна? Из-за тех слов, которые я сказала сгоряча в наш последний разговор…?

Или ты просто хочешь еще больше меня унизить, Тай?

Все те робкие надежды, которые я лелеяла по дороге сюда, рассыпаются в пыль.

Мои идиотские наивные фантазии что мы можем как-то мирно взаимодействовать, рушатся как карточный домик. Авдеев не хочет мира. Он даже говорить со мной лично не считает нужным, по крайней мере, пока не получит доказательства. Просто еще раз напоминает, что не забыл, что я — лживая сука и дочь своего отца.

— В тесте нет необходимости, — слышу свой голос как будто со стороны. Приходится сосредоточиться, чтобы собрать в одно целое себя — и рот, который их произносит. — Господин Авдеев не имеет никакого отношения к этому ребенку. Можете так ему и передать.

С опозданием чувствую, несильно постукивание Хегга по моей ладони.

Стоило Авдеевскому церберу сделать первый шаг — и меня понесло. Может, на это тоже расчет? Что от злости и обиды я потеряю бдительность?

Поздравляю, Вадим Александрович, вы как всегда выбрали беспроигрышную стратегию.

— Госпожа Таранова, — Шерман смотрит на меня с легким флером сочувствия. Как обычно смотрят на зверька, который отчаянно огрызается, еще не зная, что уже загнан в угол. — У моего клиента есть все основания полагать, что он может являться отцом вашего ребенка.

— Он — бесплодный, — швыряю на «стол» свой единственный козырь. — Если вы пришли разоблачать меня в беспорядочных половых связях, то давайте играть в открытую.

— Господин Хегг, — Шерман, видимо сделав обо мне какие-то свои неутешительные выводы, переключается на моего адвоката, — полагаю, вам следует объяснить своей клиентке, что подобные высказывания являются разглашением приватной информации о третьих лицах, и во всей этой ситуации… и без того не очень в вашу пользу, всех нас отодвигают от решения проблемы мирным путем.

Я открываю рот, чтобы выплюнуть ему в рожу все, что я думаю о его «мироном решении», но на этот раз Хегг выразительно сжимает мою руку, глядя так, что и без слов понятно — я уже и так наговорила достаточно.

Проклятый Авдеев.

Хегг откашливается, просит прощения за мои резкие высказывания, объясняя их моим положением и некоторой нестандартностью ситуации.

— Госпожа Таранова, — Шерман, проглотив извинения, снова переводит взгляд на меня. На этот раз — уже без ленцы, а именно так, как должен смотреть стервятник, нацелившийся на подходящую добычу, — у моего клиента есть все необходимые доказательства того, что в период, по срокам совпадающий с зачатием, вы с ним находились в интимной связи — свидетели, перелеты, совместное проживание в отеле и на его вилле в Палас-Вердес.

— Моя клиентка в праве отказаться, — вступает в разговор Хеегг. — Насколько мне известно, после установления факта беременности, фрекен Таранова не выходила на связь с господином Авдеевым и не пыталась обозначить факт его отцовства.

Шерман переводит на него свой холодный, тяжелый взгляд.

Подчеркнуто вздыхает, как будто без слов дает понять, что вообще-то ему страшно не хочется рассматривать такой вариант развития событий, но если мы настаиваем… Но, когда начинает говорить, его голос звучит ровно наоборот — как будто он был бы разочарован, если бы эти слова здесь сегодня не прозвучали.

— В случае отказа, господин Хегг, мы будем расценивать это как намеренное действие, направленное на сокрытие ребенка от отца и препятствование установлению его законных прав. Учитывая тот факт, что госпожа Таранова уже препятствует установлению отцовства, а так же скрыла факт своей беременности от потенциального отца ребенка.

Он снова смотрит на меня.

— И тогда мы будем вынуждены обратиться в суд. И я уверяю, у моего клиента будет достаточно доказательств, чтобы убедить суд не только в необходимости проведения теста ДНК, но и, в случае его положительного результата, в вашей… скажем так, недобросовестности. Ваше крайне сомнительное прошлое, ваши связи, ваша эмоциональная нестабильность… все это, несомненно, будет пущено в ход.

Я чувствую, как из меня уходит воздух.

«Крайне сомнительное прошлое…» — эхом бьется в голове, но почему-то голосом Вадима, а не его саблезубого адвоката.

Он, конечно, знает. Про стриптиз — тогда, и про то, что я хожу к психотерапевту — сейчас.

Он подготовился к войне. За одну грёбаную неделю. Пока я как дура ходила и считала розовых слоников, надеясь на какую-то встречу и хотя бы просто один честный разговор — Авдеев покопался в моем грязном белье и прикинул, где и на что можно надавить, чтобы у меня просто не осталось выхода.

Узнаю его почерк — он всегда играет именно так, чтобы все козыри были только в его руке.

— Мой клиент предусмотрел возможные… недоразумения, — Шерман делает особенный акцент на последнем слове, как бы подчеркивая незначительность моей истерики, а еще тот маленький факт, что и ее Авдеев тоже предвидел, — и просил донести его позицию — он предпочел бы держаться в рамках исключительно самого мирного решения вопроса. Это ведь просто тест, госпожа Таранова. Если, как вы утверждаете, господин Авдеев не может быть биологическим отцом ребенка, то на этом вопрос будет закрыт и вы получите моральную компенсацию в размере…

— Я сделаю это чертов тест, — перебиваю его до того, как он озвучит сумму.

Не хочу даже знать, в какую сумму Авдеев оценил мои «неудобства» — уверена, она подчеркнуто большая. Такая, что если снять наличкой и швырнуть мне в лицо, то получится отличное пошлое конфетти.

У меня нет выхода. Он же меня просто размажет. И заберет ребенка — потому что я бывшая беспризорница, стриптизерша, шпионка, скрывающая свою личность, дочка домашнего тирана и криминального авторитета, и еще целый длинный-длинный список моих личных «заслуг». И вишенка на торте — морально не стабильная.

А в мой профайл у психотерапевта ты тоже заглянул, мое Грёбаное Величество? С твоими-то деньгами, подумаешь, какая мелочь — чужая приватная жизнь. Знаешь, что пока ты там трахаешь свою безобразную Эльзу, я до сих пор лью по тебе слезы?

Боль