Две хризантемы - Рико Сакураи

– Я ничего не могу изменить – такова воля судьбы. Иначе наш клан погибнет. Мало того, я думаю, что и после замужества Хитоми сёгун не расстанется со своими коварными планами. Он давно жаждет завладеть моими землями. Предполагаемое замужество – лишь отсрочка гибели. Но, по крайней мере, она даст возможность скопить силы. – В душе Нобунага надеялся на помощь сильного клана Ходзё.

– Конечно, сёгун не отступится от своего решения, – уверенно высказалась Юрико.

Князь с нескрываемым интересом воззрился на дочь: она заметно повзрослела и стала на редкость серьезной и рассудительной.

– Поэтому я дам согласие…

– И правильно сделаете. Но… – Юрико, как заговорщица, посмотрела на отца, встала, подошла к нему почти вплотную и зашептала: – Хитоми влюблена в Моронобу. Я же ненавижу своего жениха…

Нобунага отпрянул от дочери:

– Ты не желаешь замуж? Но я дал слово чести!

– Ну и что! Что значит честь в сравнении с тем, что ожидает наш клан? – с жаром воскликнула Юрико. Глава клана поразился мудрости своей юной дочери. Она же тем временем продолжила мысль: – Я всегда мечтала выйти замуж за богатого князя, иметь замок. Мы с Хитоми внешне очень похожи. Выдайте меня вместо нее! И всем будет хорошо!

Нобунага встал и начал нервно расхаживать по комнате. Юрико терпеливо молчала. Наконец князь заговорил:

– Ты не по возрасту хитра, Юрико. Прости, но сейчас я скажу одну вещь, возможно, неприятную. Ты становишься похожей на свою мать.

Девушка улыбнулась:

– Это естественно, она же – моя мать, а вы – отец. Что тут поделать… Вас поражает, что в мою голову пришли подобные мысли?

– Да…

– Женщины бывают умными, отец. Ведь всем известна прозорливость госпожи Аояги.

При упоминании имени императрицы лицо князя озарила улыбка: действительно, Аояги еще в молодости давала императору советы, и он часто им следовал.

– Я подумаю над твоими словами… – пообещал Нобунага.

Три последующих дня князь провел в размышлениях, многое пришлось обдумать и многое взвесить, прежде чем он обмакнул перо в тушечницу и отменной каллиграфией написал ответ сёгуну:

«Господин Тоётоми!

Как вы изволили точно отметить в своем послании – все мы слуги нашего императора. И руководствуясь этой мыслью и желанием сохранить мир в государстве и приумножить его богатство нашими обдуманными поступками и деяниями, считаю ваше предложение достойным и своевременным.

К сожалению, дела княжества не позволят мне навестить вас в Исияме, я пришлю доверенного человека, с которым вы сможете обговорить все тонкости подготовки свадебного празднества. Смею выказать пожелание: наилучшее время для него – середина весны».

Нобунага придирчиво взглянул на лист и остался доволен как содержанием ответа, так и его изящным написанием. Он отложил перо, свернул лист, расплавил специально приготовленный красный воск и скрепил его личной печатью, затем перемотал свиток золотой крученой нитью.

Человеком, которому он мог бы не задумываясь доверить столь щекотливое дело, должен, по мнению князя, стать Хинокава-старший. Оставалось лишь переговорить с ним и обдумать тактику поведения в Исияме.

Нобунага смотрел на свиток, лежавший на столе: в душе поднималась буря чувств… Если бы в былые времена его величия кто-нибудь сказал, что Хитоми выйдет замуж за сына сёгуна, он не поверил и счел бы это страшным оскорблением, которое можно смыть только кровью.

Теперь же времена изменились.

Князь положил руки на колени, глубоко вздохнул, закрыл глаза и постарался очистить свой разум и душу, как его научили в монастыре Энряку-дзи. Сначала он ощутил легкость во всех членах, затем во всем теле… и вознесся над Бива, как и в прошлый раз.

Душа Нобунаги парила над озером, наслаждаясь его красотами, отдаляясь от него все дальше и дальше в сторону Киото.

И вот князь увидел императорский дворец с его Девятью вратами, сорока восемью кострами[29] и многочисленными постройками, затем – Серебряный павильон, где почти пятнадцать лун назад после длительной разлуки снова встретил госпожу Аояги…

Неожиданно появился коршун, Нобунага видел, как огромная птица пикировала прямо на него. Он хотел закричать, но, увы, из его уст раздалось лишь воробьиное чириканье. Размышлять над тем, откуда в Киото взялась хищная птица, обычно обитающая в предгорьях, у князя не было времени. Нобунага понимал, он – беззащитный воробей и от его проворства зависит многое.

Внизу, под Нобунагой, серебром переливался павильон. Он, как можно быстрее взмахивая крыльями, начал опускаться к нему. Но коршун все видел и, сложив крылья и раскрыв отвратительный клюв, пикировал прямо на беззащитную птицу, уже предвкушая добычу.

Воробей залетел на второй ярус павильона и сел на пол. Хищник расправил крылья, сделал несколько кругов над Серебряным павильоном и убрался прочь.

Две девушки играли на сямисэнах[30], поэт нараспев читал свои стихи. Госпожа Аояги скучала, сидя на многочисленных подушках, укутанная в несколько теплых кимоно. Она с удовольствием вдыхала прохладный зимний воздух, почти не слушая поэта…

Неожиданно в павильон влетела птичка и села прямо перед ней на татами. Девушки, игравшие на сямисэнах, издали возглас удивления:

– Воробей! Госпожа, воробей! Это знак богов!

Аояги встрепенулась: действительно, на полу сидел растрепанный воробей и смотрел прямо на нее. Женщину охватило волнение, ей показалось, что она знает эту маленькую птичку…

Поэт хотел отогнать назойливого воробья: взяв у одной из девушек музыкальный инструмент, он замахнулся. Но птица никак не прореагировала на его выпад.

– Не трогайте его, – приказала госпожа Аояги. – Только один воробей может быть таким храбрым!

Девушки и поэт с удивлением переглянулись, но промолчали.

Аояги сложила ладони вместе и протянула руки к воробью, тот, не испытывая ни малейшего страха, вскарабкался своими коротенькими лапками в предложенное «укрытие».

Императрица внимательно разглядывала птичку.

– Ты замерз? – спросила она.

Воробей нахохлился и распушил перышки. Аояги подышала на него, пытаясь согреть, затем прижала к груди.

Нобунаге показалось, что он провел в руках госпожи всего несколько мгновений, на самом же деле – почти полный страж*.

– Господин! – Хинокава-старший отворил перегородку и поклонился. – Вы желали видеть меня?

Нобунага не шелохнулся и ничего не ответил. Еще некоторое время он продолжал сидеть неподвижно, закрыв глаза. Самурай забеспокоился: что с господином? Может, это действие яда?

– Господин! Прошу вас, ответьте!

Но князь по-прежнему молчал, все еще пребывая в нежных руках Аояги.

Внутренние перегородки резко отворились: в покои вошли наложницы. Хинокава, проживший на свете почти пятьдесят лет, догадывался,