Жениться по любви - Бок, Хильдур

Очень не вовремя, чуть не сбив супругу соответствующий настрой. М-да… Хвала Хартемгарбес, он всё же решил сперва закончить начатое, а уж потом поинтересоваться причинами неожиданного веселья, а то бы ведь пришлось терпеть второй заход.

— Представила себе ночь с дриадой, — фыркнула Елена. — И вашу реакцию на предложение присоединиться.

Ламберт хмыкнул этак неопределённо. Обычно он почти сразу засыпал, но тут его зацепило. Он что, действительно приревновал жену к остроухой мосластой стерве?

— Так вам в самом деле нравятся женщины?

Елена нашарила под подушкой сорочку и попыталась в темноте под балдахином на ощупь разобраться, где подол и где проймы. «Надо будет зачарованных кристаллов купить и развесить по углам, — подумала она. — Не свечи же тащить в постель».

— Нет, если вы имеете в виду сплетни про нас с Сандрой Вебер, — рассеянно отозвалась она на вопрос супруга. — Там были разве что совместные попойки с последующими объятиями и соплями-слезами на груди друг у друга. Просто здесь никто не смеет даже подмигнуть супруге брата его милости барона — поневоле заинтересуешься любым проявленным вниманием.

— Да что-то не похоже, чтобы вы томились в разлуке, — буркнул он. О да, она же не считала нужным изображать неземную страсть… да даже просто притворяться, что ей это нравится.

— Сир Ламберт… — Елена обречённо вздохнула. Разговор назревал давно, но не имел никакого смысла и совершенно точно не мог ничего изменить. Однако и молчать тоже было глупо, Фрида была права: молчишь — и все считают, что так оно и должно быть.

— А почему до сих пор «сир»?

— Потому что про разницу в сословиях я помню, что бы там ни говорила сира Аделаида, — пожала плечами Елена. — А звать вас наедине как-то иначе?.. Вы даже в постели ведёте себя как благородный сеньор, задравший подол крестьянке, не интересуясь её мнением на этот счёт. Будьте добры, помолчите, — оборвала она его попытку перебить её. — Вы мне задолжали разговор ещё с первого вашего возвращения, так что дослушайте. — Он проворчал что-то, но всё-таки человеком сир Ламберт был справедливым, этого у него было не отнять, так что он позволил Елене продолжить. — Ваших любовных талантов я касаться не буду, — подавив вздох, сказала она, — потому что у мужчин при первом же намёке на это отключается мозг и наружу лезет сплошное оскорблённое самолюбие. Но вот вы входите в нашу спальню, застаёте здесь очередное чаепитие, благосклонно киваете и садитесь в кресло у камина. В камине вместе с экономной охапкой дров горит уголь, который купила я; в моём чайнике закипает вода, чтобы заварить чай, который купила я; на столе горит моя лампа, а на каминной полке мои свечи — огры с этим всем, я всё это делаю для себя, а то, что этим пользуетесь вы… да на здоровье, мне не жалко. Но Фрида, которой мой отец платит за мою охрану, подаёт вам чай, а вы её ни разу не поблагодарили — а она-то вам не служанка. Она просто сама хорошо знает, что такое неделю-другую толком не слезать с седла, вот и заботится о вас. И вы принимаете это как должное. А почему? Это ваши люди в уплату за то, что вы их защищаете, кормят вас и ублажают, начиная от стирки портянок и заканчивая теми самыми задранными подолами. Но ведь Фриде вы никто, вообще никто — и при этом хоть бы раз оценили её заботу.

— Я ценю, — возмутился он.

— Вот этот ленивый кивок и есть ваше: «Спасибо, сира Фрида, вы очень добры»?

— Сира?

— Сот Трижды Мудрейшая! — Елена чуть не зарычала. — Из всего, что я сказала, вы выцепили единственное слово? Да, сира Фрида из Плотовиков, что в Семиречье. Какая-то там по счёту дочь чьего-то младшего брата не пожелала становиться жрицей, а вместо этого сбежала учиться магии. Из семьи тем не менее не изгонялась, от рода не отлучалась, просто, как всякая магесса, не заморачивается титулами в принципе. Теперь, очевидно, вы будете её благодарить за то, что она приносит вам чай в кресло и даже остужает его, чтобы вы не обжигались? А будь её отцом мелкий чиновник, её хлопоты бы по-прежнему доброго слова не стоили?

Он ничего не ответил, да Елена, в сущности, и не ждала. Похоже, благородный сеньор из семьи, чьим девизом уже пятый век было «Я возьму сам», просто неспособен был услышать и воспринять некоторые вещи.

— Ладно, — сказала она, сдаваясь, — это бесполезно, как я сире Фриде и говорила. Вы — вся ваша семья, не лично вы — не цените ничего, что делается для вас. Вы считаете, что так и должно быть. Я старалась быть полезной, я исправляла ошибки вашего управляющего, я торговалась до хрипоты со сборщиком налогов, я возилась с вашей дочерью — и всё равно я безродная хамка, которая много о себе возомнила.

— Я такого никогда не говорил!

— Вы молча слушаете, как это говорят ваши мать и невестка, — устало сказала Елена. — Мне на хер, простите за грубость, не сдалась ваша защита, но вы ведь даже и не пытаетесь за меня вступиться. Понятно, вы всю Волчью Пущу защищаете от орков и бандитов, а бабы пусть сами меж собой разбираются… Знаете, от души завидую сире Ванессе: она может месяцами здесь не показываться, потому что всегда может отговориться местом при графской семье. У меня такой службы нет, только дети, которых я могу навещать, да и то не слишком долго, чтобы не нарушать приличий.

Очень хотелось ещё много всего сказать, но дорогой супруг молчал — и не начал ли задрёмывать, так что Елена повернулась лицом к стене и повыше подтянула меховое одеяло. Ну вот, она высказалась — и что? Теперь старая баронесса будет звать её «доченька», сира Аделаида — советоваться, как лучше распорядиться приданым Дианоры, а дорогой супруг хотя бы постарается быть чутким и нежным? «Надо бы хоть кошку привезти из Озёрного, — думала она, рассеянно теребя мех, щекотавший ей подбородок. — Хотя… нет, не стоит: младшие дети барона, мелкая пакостница Герта… Тюремный срок непонятно за какое преступление, — припомнила она слова Ванессы. — Да, похоже».

— Может быть, вам съездить в Озёрный, не дожидаясь праздников? — спросил вдруг Ламберт. Елена, уверенная, что он уже спит, удивлённо повернула голову