Леди с дурной репутацией - Тереза Ромейн

Что было сил стиснув зубы, Джордж расстегнул проклятые пуговицы, все до одной. Их оказалось не так много, прикрытых планкой того же голубого шелка.

Она что-то говорила, но до сознания Джорджа не доходило ни слова. Наконец с последней пуговицей было покончено, ткань разошлась в стороны, и перед его взором оказалась сорочка, почти прозрачная, и верхняя часть корсета, а под всем эти шелковым облаком пряталось ее тело. Единственное, чего ему хотелось, это расстегивать и расстегивать, все дальше и дальше, пока все слои ткани, которые отделяют их друг от друга, не будут отброшены прочь.

— О чем вы задумались? — спросила Кассандра.

Ему оказалось почему-то трудно сформулировать ответ на ее вопрос, а уж тем более произнести вслух.

— Джордж?

— Одну минуту… — он мысленно обратился к химическим растворам, к кислотам и солям, к своим неудачным опытам. — Вот. Все в порядке. Так что вы сказали?

— Я сказала, что, на мой взгляд, вечер удался. Ваша идея с подвернутой ногой оказалась превосходной. Брейтуэйт был просто счастлив, что не нужно танцевать.

— Совершенно естественная реакция большинства мужчин.

Может, нужно что-нибудь еще развязать или расстегнуть? Или он с лихвой искупил все грехи, которые совершил сегодня?

Похоже, что нет, раз продолжает предаваться греху сластолюбия.

«Кислоты, соли, неудачные опыты… Думай, думай, думай!»

А Кассандра, ничего не замечая, продолжала щебетать:

— Он с радостью принялся рассказывать про Джерри, так как тот отсутствовал из-за подагры; ему вообще трудно выбраться куда-либо. А Кавендер рассказал…

— Ну все, я больше не могу! — выпалил Джордж. — Платье того и гляди спадет и… Послушайте, давайте позовем Гатисс — или кого угодно: повариху, посудомойку, конюха, если на то пошло.

Повернув голову, она удивленно взглянула на него:

— Зачем, лорд Нортбрук? Неужели вы думаете, что я что-то замышляю? Я? С вами? Побойтесь Бога!

Недоумение в ее голосе ничуть не охладило его возбуждение, хоть он и попытался ответить ей как можно беспечнее:

— Если даже так, то вы будете, по меньшей мере, десятой за эту неделю. Если их количество становится больше, то я просто перестаю считать.

Касс подняла руку к своему плечу. Хотела коснуться его пальцев? Нет, просто потянула край еще не расстегнутого лифа. Спереди она наверняка выглядит еще почти одетой и даже не представляет, что вынужден созерцать он.

— Проклятие наследника титула, — сказала она с сочувствием. — Это, должно быть, ужасно надоедает — постоянно испытывать навязчивое внимание со стороны дам. Мне очень жаль.

— Вы это искренне?

— Конечно. Но не беспокойтесь, — Кассандра повернулась к нему лицом, убрав соблазнительный вид из обзора, и похлопала по щеке. — Со мной вы в полной безопасности, потому что слишком молоды. Вам сколько? Тридцать?

— Двадцать девять, — буркнул Джордж. — Я вообще-то старше вас… года на три?

— Пусть так. Но если женщине двадцать шесть, возраст мужчины для нее должен быть увеличен как минимум вдвое. Господи, я прожила уже целую жизнь, и мне совершенно неинтересно объезжать жеребят!

У него приоткрылся рот, а брови, напротив, полезли на лоб. Не в силах подобрать нужные слова, Джордж жестом попросил ее повернуться к нему спиной и только через некоторое время, справившись с эмоциями, сказал:

— А что, если я уже поднабрался опыта и готов даже к дерби?

Зачем он так сказал? Не надо было, как не следовало и затягивать со шнуровкой корсета, мучительно растягивая его, чтобы она смогла свободно выскользнуть из этих лат.

Он был так возбужден, что уже испытывал боль, которая усиливалась с каждой секундой.

— И кто же вас тренировал? Веселые вдовы и дамы полусвета? — без стеснения уточнила Кассандра.

— У меня нет необходимости платить за удовлетворение физических потребностей.

— Конечно! Надо было догадаться. Вы ведь такой красавчик, что при виде вас дамы лишаются чувств и падают к вашим ногам… и другим частям…

— Достаточно!

Она пожала плечами, и от этого движения голубой шелк заскользил вниз.

— Ну ладно. Я рада, что вы не девственник: больше будете думать о деле.

Его пальцы, теребившие шнурки корсета, дрогнули.

— Насколько я понимаю, вы тоже не целомудренны?

— Какой в этом смысл? Девственность не представляет собой никакой ценности, разве что цена при замужестве выше.

— И как много тех, с кем вы… были? — он убрал руки, отпустив платье, и сжал кулаки. — Простите, это не мое дело.

Кассандра опять ощупала край платья и корсета, поблагодарила, словно он подал ей чашку чая, и, подхватив халат, в таком расхристанном виде скрылась за ширмами.

— Это действительно не ваше дело, — донесся ее голос, — но если хотите, расскажу. Да, были мужчины на время, очень недолгое, и я оставляла их, как только сослужат свою службу.

Звучало интригующе.

— Какую службу? — в полнейшем недоумении спросил Джордж и едва не застонал, когда поверх ширм легло голубое платье.

— Один был для удовольствия, — между тем продолжала Кассандра, — потому что очень мне нравился внешне, другой — для защиты, а еще один ради компании: скучно в одиночестве.

Она сообщила об этом так прозаично, словно в ее поступках не было ничего постыдного.

Наверное, Джордж стал рабом образа мыслей, свойственного бомонду. Великосветские лондонцы готовы были признаться, например, в том, что им нужна новая шляпа, или пара мышастых рысаков, или сведущий в моде камердинер, но никто никогда не скажет откровенно, что ему не хватает того, что нельзя купить: дружеского общения, защиты, участия, удовольствия от встречи двух родственных душ.

Он хоть и был благородного происхождения, однако никогда не заводил любовницу исходя из настолько благородных побуждений.

— Итак, о чем это мы? — прервала его размышления Кассандра. — Ах да… о тонтине, о том, что я выведала на балу.

И затем так, словно только что не поведала так много, хотя все равно недостаточно, о своем прошлом, она принялась пересказывать разговоры, в которых сама принимала участие или которые услышала, и по мере того, как говорила, поверх ширм появлялись и ложились, а затем исчезали детали одежды, и Джорджа это занимало куда больше, чем воспоминания о вечере.

— Могу я выйти в пеньюаре? — спросила она после паузы. — Или вы опять будете шокированы?

— Ничего, я справлюсь, — откликнулся Джордж и огляделся в поисках чего-нибудь, куда можно сесть.

Перед туалетным столиком стояло хрупкое сооружение — что-то вроде качалки — из ивовых прутьев с подушкой на сиденье, но он проигнорировал это сущее недоразумение в пользу более солидного на вид кресла возле камина в другом конце комнаты, на безопасном расстоянии, если вообще возможно