От любви не умирают - Валентина Николаевна Кадетова

ей пока не удалось узнать. Да если бы и знала, то не осмелилась бы звонить: вдруг в тот момент старуха рядом будет? Лучше всего будет просто придти к Вардомацкому на занятия его нового кружка. Ну не совсем на занятия, а подождать, например, в библиотеке, когда занятия окончатся, и поговорить. А что? Очень даже удобно: и библиотека, и Дом творчества в одном здании: библиотека на первом, Дом творчества — на втором. Лестница одна, выход — тоже. Да как раз завтра и занятия. Порченко на всякий случай заглянула в листок с расписанием работы кружков «Проба пера» и «Серебряные струны». Да, завтра «Проба пера». Впрочем, названия мог бы уже и поменять, а не брать старые. Кстати, и время работы то же: с 16 до 18. Значит, завтра! Зав-тра! Всего несколько часов ожидания, и всё окончательно решится. Всё будет так, как ей хочется. А ей очень хочется, чтобы сбылся сегодняшний сладостный сон! И он обязательно сбудется! Она сотворит с Вардомацким такое, что он не только свою старуху, но и всё на свете забудет! Уж в чём-чём, а в этом Елена настоящая искусница! Опять же спасибо мамаше. Всего несколько часов ожидания, и всё окончательно решится!

* * *

— Так, а тебе здесь что надо?

Порченко настолько — «на все сто» — была уверена в успехе своего плана, что даже не сразу осознала смысл сказанного Вардомацким и поэтому даже переспросила:

— Виктор Павлович! Это Вы мне?

— Тебе, Порченко, именно тебе!

— Виктор Павлович, вы что?! Я же Вас люблю! Послушайте! Я хочу отдать Вам свою девственность!!!

— Ну, если тебе и сейчас непонятно, скажу яснее: марш отсюда вместе со своей девственностью! И не смей тут разыгрывать свои сцены. Больше ты меня ими не разжалобишь!

Перед глазами Елены замелькали какие-то бесформенные чёрные пятна с огненными зубчатыми краями. Противная сухая горечь обожгла нёбо, и Порченко, уже плохо владея собой, крикнула:

— Если ты не будешь моим, то не будешь ничьим, запомни!

«Да пошла ты…» — мысленно произнёс Вардомацкий и облегчённо вздохнул.

Позже Людмила часто вспоминала «беспорченковский» период их с Виктором жизни как самое счастливое время. Она уже не вздрагивала от каждого телефонного звонка — Виктор сменил и свой, и Людмилин номер, — стала более ровной в отношениях с людьми и начала понемногу забывать историю с «бедной девочкой», надеясь, что продолжения этой истории уже не будет.

Неладное в поведении мужа она заметила сразу. Впрочем, не заметить этого было невозможно: слишком резко изменился Виктор. Аккуратный до педантизма, собранный и энергичный, он стал рассеянным, задумчивым, часто отвечал невпопад на Людмилины вопросы, а иногда просто отмахивался от неё, как от назойливой мухи, и даже грубил. Всё это обижало Людмилу и неприятно удивляло её, и всё же было одно, что ещё больше удивляло её и казалось ей почти невероятным: Виктор перестал писать стихи. Впервые за все годы их совместной жизни! Да и гитару он уже давно не брал в руки.

Она ещё не знала, что «история с бедной девочкой» не только продолжается, но и принимает опасный для Виктора оборот…

* * *

— Здравствуйте! Это Виктор Павлович? Я хотела бы попросить Вас позаниматься с моей дочкой, — женский голос в трубке был незнакомым. — Простите, что не представилась. Меня зовут Виктория Анатольевна. Моя дочка пишет стихи. Мы с мужем в поэзии не очень разбираемся, а Вы ведь поэт и, говорят, очень талантливый. А вдруг и у нашей Машеньки талант? Пожалуйста, помогите нам.

— Так в чём проблема? — несколько удивился Виктор. — В нашем ДК работает кружок «Проба пера», которым я руковожу. Пишите заявление на имя директора и на первое занятие приходите вместе с Машенькой. И стихи свои пусть возьмёт. Мы занимаемся два раза в неделю: по четвергам и по субботам. Завтра как раз суббота. Приходите, пожалуйста.

— А не могли бы Вы заниматься с Машенькой индивидуально, у нас на дому? Мы готовы заплатить столько, сколько скажете. Люди мы состоятельные, не сомневайтесь.

— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, но я не располагаю свободным временем, чтобы заниматься обучением на дому, — Виктор старался быть вежливым, вопреки огромному желанию послать эту состоятельную дамочку куда подальше. — Пусть Ваша дочка приходит сама.

— К сожалению, это невозможно, — вздохнув, промолвила женщина. — Наша Машенька уже три года прикована к инвалидному креслу. Такие вот дела.

От услышанного Виктору сделалось не по себе, и он не сразу нашёл нужные слова:

— Простите, я не хотел Вас обидеть. У меня действительно мало свободного времени, но, раз у Вас такое положение, я по мере возможности буду заходить к вам.

— А когда у Вас будет такая возможность? — живо поинтересовалась женщина и, не дожидаясь ответа, зачастила: — А как насчёт завтрашнего дня или вечера? Я скажу Машеньке, что Вы придёте завтра, хорошо? В какое время Вам будет удобно? Машенька будет просто счастлива видеть Вас! Вы часа в три дня сможете?

Не выдержав такого напора, Виктор пообещал зайти именно завтра и именно в три часа дня, но ненадолго, потому что к 16 часам ему надо быть в Доме творчества. Он просто познакомится с Машенькой, посмотрит её стихи и подумает, стоит ли девочке всерьёз заниматься их сочинением. Машенькина мама очень обрадовалась, назвала адрес и добавила:

— Я больше не буду надоедать Вам звонками. Просто приходите, как договорились. Мы с Машенькой будем ждать Вас. Очень будем ждать!

Она с такой горячностью произнесла это «очень будем ждать», что Виктору стало неловко за недавние неприязненные чувства к «состоятельной дамочке». Он представил себе грустное лицо Машеньки, склонившейся над тетрадкой с написанными от руки стихами, — именно написанными, а не набранными на компьютере! — и решил завтра же зайти к этому действительно несчастному ребёнку.

Назавтра Вардомацкий позвонил в дверь квартиры, где его, по словам Машенькиной мамы, очень ждали. Позвонил раз, второй — никакого ответа. Он уже собрался уходить, как за дверью послышались осторожные шаги и еле слышное шушуканье. Затем щёлкнул замок, и на пороге появилась девушка лет шестнадцатисемнадцати, светловолосая и светлоглазая, налитая какой-то нездоровой, несвойственной юности полнотой.

— Простите, я, наверное, не туда попал, — растерялся Вардомацкий. — Мне нужна Маша Рослина.

— Нет-нет, Вы не ошиблись. Маша там, — улыбнулась девушка и показала на приоткрытую дверь: — Вот её апартаменты.

— А Вы кто? Сестра? А мама где?

— Я Таня, подруга Машина. А её мама в магазин ушла. Она скоро будет. Раздевайтесь и проходите. А мне домой пора.

Вардомацкий недоуменно пожал плечами, — странная