От любви не умирают - Валентина Николаевна Кадетова

ты поняла, что твоя соперница не такое уж исключительное явление нашей действительности? И вовсе не психиатр тут нужен, а хорошая лозина, а то и резиновая дубинка! А лучше давай вот что сделаем: подстережём её в укромном месте, юбчонку задерём да и отстегаем крапивой по голой заднице!

— Наверное, стоило бы, — грустно улыбнулась Людмила. — Но есть целых три «но». Во-первых, это существо не носит юбки. Во-вторых, где это ты сейчас найдёшь свежую крапиву? В-третьих, это будет уголовно наказуемое деяние, причём совершённое в отношении заведомо несовершеннолетней да ещё группой лиц по предварительному сговору.

Татьяна удивилась:

— Ого, я вижу, ты уголовный кодекс изучаешь? К чему бы это?

— Да перелистываю иногда на всякий случай, мало ли? — неохотно отозвалась Людмила (не признаваться же, что она перелопатила весь УК, сначала пытаясь найти ту статью, по которой можно привлечь к ответственности «кролика-мутанта» Порченко, а потом ту, по которой придётся отвечать Людмиле, если она пойдёт на поводу у своего неинтеллигентного предка, то и дело пытающегося спровоцировать Людмилу на нецивилизованные поступки).

— Ну, так что ты всё-таки решила? — спросила Татьяна. — Заявление будешь писать? Тогда пиши его на мягкой бумаге — может, сама знаешь, куда пригодится. Я предложила тебе радикальное средство. А что крапивы нет, так у меня хороший пучок сушёного пустырника в гараже висит. Похлеще крапивы будет. В общем, надумаешься — приходи!

Виктор ещё не вернулся с работы. Людмила приготовила «ленивый» ужин (макароны по-флотски, салат), уселась на диван и раскрыла конфискованную у Порченко тетрадь. На первой странице крупными, с наклоном влево буквами было написано: «Любимому поэту, любимому и желанному мужчине — мои стихи».

«Но какая предусмотрительность! — заметила Людмила. — Ни имени, ни фамилии. Мол, если что, то мало ли кто… Да, девочка, что на современном языке называется, «кручёная». Ну что ж, взглянем на «творения» новоявленной служительницы Музы!»

Прочитав несколько не очень удачно зарифмованных любовных порченских фантазий, Людмила долго не могла прийти в себя. Да что же это?! Неужели сейчас считаются нормальными для школьницы такие вот мысли и желания:

В постель к другому я не лягу,

Хочу в твою! И вообще,

Мечта моя, что вдруг однажды

Я на твоём проснусь плече.

Ну а вот это, судя по названию, адресовано Людмиле. А название опуса — «Жене поэта»:

Нет, так, как я, любить и ждать

Его не сможешь ты.

Ты мне его должна отдать,

Уйдя с пути.

Дальше она решила не читать, но, закрывая тетрадь, всё-таки зацепилась глазами за строчки:

Впусти ты в жизнь свою меня,

Чтоб я плюс ты была семья.

Я о тебе мечтаю дни и ночи

И знаю, что меня ты тоже хочешь.

«Нет, тут явно клинический случай, — подумала Людмила. — Тут, наверное, психиатр нужен». Но это, конечно, не Людмиле решать. Всё-таки надо идти в ту самую комиссию по делам несовершеннолетних. Может, они бы показали эту особь специалисту. Пусть послания её почитают. И эти вот так называемые «стихи».

Она уселась за стол и написала новое заявление. Идти в инспекцию больше не захотелось — как-то неловко Людмила там себя чувствовала, — и заявление своё вместе с порченской тетрадкой она выслала по почте, предусмотрительно присовокупив к письму уведомление о получении. Ответ из инспекции пришёл через две недели. Инспектор ИДН Алла Лукашина сообщала, что в действиях несовершеннолетней Порченко не усматривается элементов административного нарушения и что с Порченко Е. О. проведена беседа. Что называется, круг замкнулся. А на Людмилин телефон снова поступило несколько сообщений. В этот раз отдельно от традиционного вопроса о здоровье бабушки было прислано изображение мультяшной рожицы-дразнилки с прищуренным глазом и высунутым языком. Телефонные номера, с которых отправлялись «послания», каждый раз новые…

* * *

— Ты говорил с «бедной девочкой?» — был первый вопрос Людмилы к едва переступившему порог Виктору.

— Говорил, но…

— Что — «но»?! — вскипела Людмила. — Ты посмешищем стать хочешь? Может, тебе это всё нравится? Тогда так и скажи!

— Не говори глупостей. Я просто боюсь. Ты же знаешь, что со мной в юности было. А вдруг она действительно сотворит что-либо. Тогда кто отвечать будет?…

— Ой, не смеши меня! Неужели ты думаешь, что это существо способно на человеческие чувства и поступки?

— Люда, я, конечно, понимаю твоё возмущение. Но…

— Опять «но»? Если ты считаешь, что атака на мой телефон — это не её рук дело (хотя я лично уверена, что никто, кроме неё, это делать не будет), так давай я расскажу тебе, как вела себя «бедная девочка» при встрече со мной. И не надо так смотреть на меня. Я была вынуждена с ней встретиться. А ещё я обращалась в комиссию по делам несовершеннолетних. И вот ответ оттуда.

Нет, права всё же Татьяна. Только так: за волосы и мордой об колено! Жаль вот, что Порченко сейчас вряд ли предоставит мне такую возможность. Так, что данная воспитательная мера, к великому моему сожалению, исключается. А всякие разъяснительные беседы для таких, как она, — это, как говаривала моя знакомая гадалка, «пустые хлопоты по поздней дороге». Да и на кой ляд нам её воспитывать? Остаётся одно. И это «одно» ты должен незамедлительно выполнить. Короче, утираешь сопли, слёзы жалости и выгоняешь эту горбатую Лолиту с её стишками и гитарой в шею. Всё понятно?

— Да куда понятнее. Только если она пожалуется, как я объясню директору причину «изгнания»? Ведь главная цель таких кружков, как мой, — увести детей с улицы. О том, чтобы из них профессионалов делать, и речи нет. И вот я отчисляю из кружка девочку из неблагополучной семьи. На каком основании я это делаю?

— Так и объясни всё как есть!

— Ну, это уж извини! Я не хочу, чтобы началось копание в моём грязном белье. Конечно, я виноват: ну не понял я, что такое на самом деле эта «бедная девочка» и чем грозит общение с ней. Но выгонять её я не буду. Я решу эту проблему по-своему.

У Виктора был столь решительный вид, что Людмила, вопреки желанию продолжить «дискуссию», замолчала и ушла в кухню.

Порченко специально пришла на занятия кружка пораньше. Сегодня она намеревалась очень серьёзно поговорить с Виктором Павловичем. Через два месяца ей исполнится шестнадцать лет, и она вправе сама, без мамы, решать свою судьбу. И самое главное, причём