Веди меня через бури горы Химицу - Мицуно Вацу

принять меня за призрака или злого духа. Подобный вывод напрашивался из его слов про «зло». Поспешив развеять его сомнения, я прижала руку к груди и прошептала так проникновенно, как могла:

– Человек. Я человек, не зло. Кровь… – я показала раненое предплечье и кивнула на лодыжку. – Больно. Человек.

– Почему ты так плохо говоришь? – спросил он, делая ещё шаг ближе.

Теперь остриё клинка было почти у моего лица. Мне потребовалось несколько долгих секунд, чтобы хотя бы примерно понять его вопрос.

– Я англичанка. Это язык мама. Я мало знаю.

– Англичанка?

Холод металла едва не коснулся щеки, но я успела отклонить голову.

– С Дэдзимы бежала?

– Не знаю! Не понимаю!

Свист разрезаемого лезвием воздуха заставил меня замереть. Я думала, что мужчина пронзил меня клинком, и мне просто ещё не хватило времени осознать свою смерть. Но на самом деле едва уловимое движение странного клинка отрезало лишь прядь моих волос.

Белый локон взлетел в воздух, мужчина поддел его плоской стороной оружия, и через секунду уже держал его в руках.

– Не исчезает, – задумчиво сказал он.

– Потому что человек! – простонала я и, снова вспомнив слова лже-Нао, добавила: – Гостеприимство! Дай гостеприимство! Кров и ночлег! Откажешь – беда дому!

Мужчина нахмурился, убирая меч обратно за пояс.

– Значит, зло?

Я застонала, понимая, что сил спорить у меня больше не было. Впрочем, как и надежды.

– Оставь. Умру.

– Оставлю, – резко ответил он. Я закрыла глаза, покорно ложась на землю. В этом странном мире, как оказалось, животные, похожие на енотов, были куда добрее людей.

Разумеется, смерть в мои планы не входила. «Пусть этот твердолобый дурак в юбке уходит. Надо послушать, в какую сторону поскачет… Полежу здесь, отдохну и поползу туда же».

Однако теперь мне искренне хотелось, чтобы мужлан с мечом мучился угрызениями совести и, уезжая, думал, правильно ли он поступил, оставив беззащитную девушку умирать. Поэтому я продолжала неподвижно лежать с закрытыми глазами в ожидании звука его удаляющихся шагов. Вот только они всё не звучали и не звучали.

А потом меня схватили за плечи и дёрнули вверх, заставляя опереться на ушибленную ногу.

– Больно! Отпусти!

– Так «помощь» или «отпусти»? – прозвучал злой голос прямо у уха.

– Помощь! – быстро передумала я, цепляясь за плечи мужчины, который из «твердолобого дурака в юбке» и «мужлана с мечом» тут же поднялся до титула «спасителя».

Правда, долго цепляться мне не дали. Так-себе-спаситель грубо схватил меня за талию, в два шага вылезая из низины на дорогу. Я успела разглядеть серую масть лошади, а в следующий момент очень близко познакомилась и с её запахом – мужчина закинул меня ей на спину, как мешок с картошкой. И теперь седло больно давило мне на рёбра, подбородок упирался в лошадиный бок, а ноги свисали с другой стороны.

– Я сидеть могу! Ездить могу!

Протест не удался. Всадник и сам вернулся в седло, упираясь в меня коленями. Прикрикнув на лошадь, он дёрнул поводья, и та сразу из шага перешла на рысь.

А что такое рысь? Правильно, это самый тряский лошадиный аллюр, который даже при нормальной посадке требует движений в унисон с конём, чтобы не отбить себе всё, что можно. В моём же случае как-то облегчить мучение было просто невозможно.

– Дай сесть! – закричала я.

– Нет, – буркнул всадник, переходя в галоп.

Галоп был мягче рыси. В теории. На ровном манеже возле конюшен Сакуры. А на лесной дороге оставался непригодным для поездки на животе.

Таким образом хмурый «спаситель» вернулся к званию «мужлана с мечом», а я, так и не успев осознать, что не осталась умирать в лесу, вскоре потеряла сознание от тряски и усталости.

Глава 6

Бумажные стены, через которые слышно всё

ТАИЧИ

– Простите за беспокойство, мама. – Что ты, сынок! Мне всегда в радость помочь путнику, с которым приключилась беда. Посеем добро и пожнём его, когда сами будем в нужде, – мать почтительно поклонилась и опустилась на колени у футона, на котором метался в лихорадке лесной ёкай.

Я по-прежнему не верил, что беловолосая девушка с неестественно светлыми глазами, одетая в окровавленное тряпьё, была человеком. И если бы не её сбивчивые угрозы про «зло» за не оказанное гостеприимство, никогда не привёл бы её в дом.

Словно прочитав мои мысли, мать тихо протянула:

– Конечно, ей могло бы быть удобнее в рёкане[24]. Не так… неловко.

– Да, но нам не нужны пересуды, – ответил я, быстро отводя взгляд от сползшего с груди незнакомки одеяла.

– Пересуды? Сынок, нет ничего зазорного в том, чтобы определить путника на постой. Даже женщину. Тем более, отец, братья или иной опекун будут искать её в первую очередь именно в таких местах, – мягко отвечала мать, снова укрывая больную. – Почему ты решил, что её появление здесь родит меньше сплетен?

– Меня не волнуют сплетни о том, что я приютил женщину. Но не стоит никому давать с ней говорить вне дома.

– Почему?

– Потому что она не отсюда.

Мать задумчиво коснулась слипшихся от пота и грязи волос незнакомки.

– Да, у нас таких не водится. Думаешь, южанка? Хотя тоже не похожа…

– Она гайдзин[25], – тихо ответил я.

– Гайкокудзин?.. – переспросив, мать использовала более вежливое выражение для обозначения чужаков – впрочем, она никогда не могла сквернословить. – Но как?! Зачем ты привёл её?

– Не вы ли только что говорили о добре, которое нужно посеять, мама?

Она поднялась и отошла от футона. Я видел, как её тонкие брови подрагивали на выбеленном лбу – она хотела нахмуриться, но сдерживала эту неподобающую добродетельной женщине эмоцию.

– Я не отказываюсь от своих слов. Только добро ли это – подвергать честь семьи и наши жизни такой опасности? Если кто-то узнает, что мы укрываем гайкокудзина, нас казнят и не посмотрят ни на родство с сёгуном[26], ни на твою верную службу даймё[27].

– Поэтому мы просто дадим ей прийти в себя, накормим и отправим восвояси, – чуть резче, чем нужно было, сказал я. – Я не мог взять на себя её смерть, ибо просьба о ночлеге была высказана.

– Понимаю, – кивнула мать. – Что ж, видимо, такова воля сил, от нас не зависящих. Покинь комнату, сын. Девушка мечется в бреду и открывает твоему взору больше, чем следует.

Я повиновался, тихо задвигая за собой фусуму[28]. В конце коридора перешёптывались служанки. Скрыть что-то от них в этом доме было невозможно, да и не нужно. Сплетничая вдоволь внутри,