Веди меня через бури горы Химицу - Мицуно Вацу

она ни разу не обращалась ко мне таким тоном – слишком уважала старые порядки и положение мужчины в семье. Это подкрепило серьёзность её приказа, и я действительно сделал так, как она сказала.

Отпустив Аяку отдыхать, мать прошла в соседнюю комнату, жестом показав следовать за ней. Мы молча сели у очага в полу, и только когда я отложил меч, она заговорила:

– Я думала, ты хорошо помнишь наши горные легенды, сын.

– Оттого я и хотел защитить вас от юки-онны, мама. Когда она очнётся, то может вырвать наши сердца или заморозить насмерть.

– А легенду про услугу ты помнишь? Окажи юки-онне услугу, и она одарит твой дом столькими благами, сколько снежинок падает с неба на её лицо за одну зиму.

– Это не легенда, а сказка, дарящая детям надежду на то, что в лесах и горах их ждут не только страхи, но и что-то хорошее, – возразил я. – Вы же сами учили меня уважать мир, скрытый от наших глаз, но верить только явному. Я ни разу не слышал, чтобы ёкай одаривал кого-то чем-то большим, чем плошка риса.

Мать едва заметно улыбнулась.

– Я учила тебя этому, сын, потому что наши с тобой миры отличаются. Твой мир в мече, в основе, на которой стоит дом, в служении господину – во всём понятном и человеческом. Женский мир иной – это вера, предчувствия и поддержка, порой незримая. Пока у тебя нет жены, через которую ты получишь связь с нашим миром, тебе самому надлежит хранить его мудрость. Оттого и важно помнить мои рассказы.

– Вы говорите туманно.

Слушая мать, я всё же старался прислушиваться и к звукам из соседней комнаты. Там царила тишина – не слышно было даже дыхания юки-онны.

– Я лишь хочу сказать, что, возможно, нашему роду наконец улыбнулась удача. Подумай сам, смерть твоего дяди – Мацудайра Ясухиры – ввергла нас в немилость сёгуна. Он говорил, что винит во всём корабль англичан, но всё же отослал от себя твоего отца, потому что именно Ясухира не смог отбиться от нападения. Мы вернулись в родовой дом, и что дальше? Твой младший брат не пережил младенчества. За ним умерли ещё в утробе две сестры. Ты оставался единственным лучом надежды. Мы с твоим отцом думали, что череда неудач покинула наш дом, но вскоре после этого затряслась земля, лишая нас коку[31]. Затем – смерть твоего отца. И, наконец, твоё возвращение.

– Моё возвращение вы тоже считаете неудачей, мама? – тихо спросил я.

– Да, сын. Даймё не отсылает верных самураев прочь просто так. Возможно, кто-то плёл против тебя интриги, а может, ты чем-то не угодил ему – я не знаю. Но череда этих событий привела нас к этому моменту. К юки-онне, лежащей за стеной.

– Она не только юки-онна. Она гайдзин. Как это совместить, мне неведомо.

– Она может притворяться, чтобы проверить, достойны ли мы её даров, – возразила мать. – Все ёкаи хитры и изворотливы. Чужака мало кто согласился бы укрыть в своём доме, оттого твой поступок должен быть ещё весомее в её глазах.

Я вспомнил, как именно спас девушку из леса. Благородства в моих действиях было мало, и, если мать оказалась бы права, юки-онна могла припомнить мне, как я взвалил её на лошадь или отказывался слушать. Но я всё ещё не готов был поверить в дары снежной девы из сказки.

– Кто готовил сегодня ужин? – быстро спросил я, цепляясь за внезапную идею.

– Мадока-сан, – ответила мать.

Госпожа Мадока была единственной слугой в доме, к которой она обращалась как к равной. Женщина в глубоких летах, она была кормилицей ещё моего отца и первой из слуг в доме, кто принял мать как хозяйку. Я любил её, как родную бабушку, но не мог не замечать определённых странностей.

– Она могла добавить в пищу те травы, которые недавно собирала в саду при полной луне?

– Думаю, могла, – недоверчиво протянула мать. – Тебе не понравилось?

– Нет, всё было очень вкусно. Я лишь думаю, что они могли помутить наш разум, заставив видеть то, чего нет. Например, снег в закрытой комнате.

– Я спрошу у неё утром об их свойствах. Но мне известно, что мы видели, как известно и то, почему ты ищешь этому иное объяснение.

– Хорошо, – выдохнул я, понимая, что спор бесполезен. – Что вы предлагаете делать с гостьей, матушка?

– Быть гостеприимными, – ответила она с лукавой улыбкой, столь редко появлявшейся на её лице.

– Как долго?

– До тех пор, пока она не одарит нас благами.

Этого ответа мне было достаточно. Мать и впрямь вознамерилась претворить старую сказку в жизнь. Переубеждать её не хотелось, она многое пережила и достойна была найти новую надежду. Но и оставлять в доме гайдзинку-ёкая, способную стать нашим смертным приговором, было нельзя.

Избавиться от неё следовало осторожно. А лучше всего – сделать так, чтобы она ушла сама, при этом, если и впрямь была ёкаем, не убив нас, а если просто беглянкой с какого-нибудь португальского судна, не выдав, что мы её укрывали.

– Ах, да, сынок, – оторвала меня от мрачных мыслей мать. – Не заговаривай с нашей гостьей. А ещё лучше, поживи в пристройке, пока она здесь.

– Почему? – с подозрением спросил я, будучи уверенным, что проницательная женщина снова угадала мои мысли.

Но её ответ меня удивил:

– Потому что легенды про вырванное сердце не всегда буквальны, – тихо сказала она. – Юки-онны могут выглядеть… непривычно нашему глазу, но нельзя отрицать, что они красивы. И я хочу защитить твоё сердце.

– Разве не этого вы хотите? Если она околдует меня и станет частью рода, то и её блага будут вечно с нами, – усмехнулся я.

– Нет, – мрачно ответила мать. – Легенд о любви к юки-онне, которые не заканчивались бы смертью, не существует.

– В таком случае, вам не о чем переживать. Полуодетая незнакомка из леса, скудно говорящая на нашем языке, зато дерзко кричащая, как мужчина, не сможет склонить меня к браку.

– Доброй ночи, Таичи, – кивнула мать, ничего не отвечая на мои слова.

– Доброй ночи.

Перед тем, как отправиться досыпать оставшуюся часть ночи, я всё же заглянул в соседнюю комнату. Снега больше не было. Беловолосая девушка мирно спала, свернувшись на футоне и подложив ладони под голову.

Раны на ней и правда выглядели лучше, но не казались полностью зажившими, как в момент нашего с матерью и служанкой помутнения. Она выглядела обычной. Даже белые волосы в темноте можно было принять за русые.

«Да какой же она ёкай, раз позволила везти себя на лошади так,