Интермеццо Лина - Рита Трофимова

— Значит, ты из-за меня не ложишься в больницу, мамочка⁈ Из-за меня⁈ — Лина вглядывалась в пожелтевшее лицо матери. — Тебе операция нужна, а ты из-за меня!.. Можно ведь тётю Мариночку попросить.

— Ну что ты, доченька, что ты, — оправдывалась Марта, — вовсе не из-за тебя. Просто я не верю в нашу медицину, к этим врачам только обратись, столько болячек найдут, а лечить толком не умеют, всё бы им под нож. Мне бы только лета дождаться, а там на дачу поедем, и я начну лечиться травами. Ну а Марина наша… ну нет, это крайний вариант, да и не до нас ей теперь!

Полянским действительно было не до Лины.

«Марина и Эдик навёрстывают упущенное, путешествуют и просто наслаждаются друг другом. У них новый этап отношений, бурный и романтический», — рассказывала Марта, изредка созваниваясь с Варварой Петровной. Филипп всё больше жил у бабушки в семье отца.

Сидя по привычке на краю стульчика, как того требовали музыкальные педагоги, Лина с упрёком смотрела на мать.

— А что за ребёнок у Элы? — неожиданно выпалила она, и Марта растерянно посмотрела на дочь. Лицо её мгновенно вытянулось, глаза округлились, и сквозь болезненную желтизну проступила сероватая бледность.

— Что?.. — только и смогла вымолвить она.

— Ребёнок. Я слышала. Ты сказала, что у Элы ребёнок!

— Ты, видимо, не так поняла, детка, — пропела мама Марта ласковым голоском, — я, может, сказала, что Эла сама ещё ребёнок и что ей нужно…

Лина упрямо замотала головой:

— Нет! Я слышала! Ты сказала, что ты не вечная и «ребёнок твой…».

Марта беспомощно заметалась, дыхание её перехватило:

— Быстро за уроки! — выкрикнула она срывающимся голосом, — ишь ты какая, слышала она! Говорю же: не так поняла. Нет, она настаивает. Взрослая стала! Нервы мои нервы, совсем мать не бережёшь!

И Лина послушно поплелась в свою комнату, недоверчиво оглядываясь на маму Марту. Что-то не складывалось в её голове, путалось. «Ну а что такого-то? — размышляла девочка, — допустим, у Элы ребёнок. Что за тайна? Это же здорово, когда ребёнок, разве нет?»

* * *

Наступило долгожданное лето. Вот уже вторую неделю Марта и Лина отдыхали на даче. Погода в середине июня выдалась чудесная, с мягким ласковым солнцем и тёплыми непродолжительными дождями. Отцветали сады, зеленели луга и огороды, а в леса потянулись дачники за первым сбором лисичек и белых грибов.

Лина с нетерпением ждала встречи с Полянскими, ежедневно вычёркивая дни из настенного календаря. Скоро, совсем скоро обожаемые соседи должны были вернуться из круиза по Европе. Лина взволнованно вздыхала. Ну когда же, когда закончится этот бесконечный круиз?

Впрочем, Лина не скучала. Целыми днями она помогала матери по хозяйству, а вечерами рисовала акварелью музыкальные ноктюрны. Тёплые, полупрозрачные оттенки пастели ложились на бумагу именно той вариацией мазков, которую девочка слышала в музыке. Желтовато-сиреневые, розово-фиолетовые, салатово-голубые нотки сливались в сказочную абстракцию или вырисовывались в причудливые цветы. Марта, любуясь картинками дочери, утверждала, что их можно смело выставлять на выставку юных художников. Однако Лина не стремилась посвятить себя рисованию.

Каждый день она зачитывалась романами классиков. Однажды на книжной кухонной полке девочка обнаружила старый томик повестей Александра Грина.

«Алые паруса» — прочитала Лина на ветхой тканевой обложке. Книга с пожелтевшими и рассыпающимися на изломе страницами пахла сухими травами и обещала девочке массу удовольствий.

— Эла обожала эту книжку, — вздыхала Марта, узрев неподдельный интерес дочки, — как когда-то и я в молодости.

Лина и сама не понимала, что её влекло больше — семейный интерес или изображение корабля с гонимыми ветром красными парусами на обложке. Предчувствия её не обманули. История оказалась безумно интересной, и в жизни девочки начались реальные фантазии и игры.

Снарядив из стульев парусник с «алыми парусами», она каждый вечер ждала своего Грея. Парусом стало старое платье Марты, уже который год бесхозно болтавшееся на вешалке в шкафу. Повязав мамин передник поверх кружевного платья Элы, Лина представляла себя совсем юной Ассолью, играющей с поделками Лонгрена. Их роль исполняли статуэтки со старого комода Марты.

Позади было знакомство с увлекательными книгами Марка Твена и Майна Рида с журнального столика Фила, и теперь Лина начала понимать, почему мальчишка, поглощённый чтением, выпадал из жизни на целый вечер и даже ненадолго становился дружелюбнее.

Так уж случилось, что книги для Лины стали лучшими друзьями. Одноклассники недолюбливали девочку за застенчивость и прилежность, да и мать, работающая в той же школе завучем, в какой-то степени была причастна к этому. Дети боялись жёсткую и принципиальную Марту и прозвали её Кувалдой, отчасти из-за крупных габаритов, отчасти из-за звучного голоса и командного тона, который она применяла в нужных ситуациях. Последний год Марта, измотанная болезнью, утратила былую силу и значимость, но прозвище, прилипшее к ней, переходило из уст в уста и прочно закрепилось среди учеников. Благо в дачном посёлке о нём не знали.

Иногда подросшие за зиму друзья приходили толпой к воротам Полянских и, дурачась, ломились в них с воплями: «Эй, Фил, мы знаем, ты тут, выходи!» Не дождавшись ответа, они оставались играть на зелёном поле в футбол или усаживались возле дома травить анекдоты, будто надеясь, что их закадычный друг внезапно возникнет из воздуха.

Лина уже давно не стремилась в шумную компанию, находя развлечения в мире своих фантазий. Иногда, с молчаливого согласия мамы Марты, девочка перебиралась через соседскую изгородь и кружилась под солнцем, так же как когда-то кружилась тётя Марина, или пряталась в летней беседке, а ещё забиралась на самый верх металлической лестницы, совсем как Филипп, и, раскинув руки, представляла себя на носу крылатого корабля, несущегося средь волн. Она летела навстречу южным ветрам, ликуя от восторга, и мало ей было простора для парящей души… мало…

— Эй, девочка, что ты там делаешь? — однажды услышала Лина незнакомый девчачий голос и от неожиданности чуть не свалилась с лестницы.

За ограждением напротив стояла симпатичная девчонка и с загадочной ухмылкой разглядывала её. Она была постарше Лины, быть может, на год или два. Худенькая и стройная, в яркой розовой бейсболке с блестящим козырьком, в чёрном топике и джинсовой юбочке, непозволительно короткой по стандартам мамы Марты, она напоминала столичную модницу.

— Ну, чего ты молчишь? Я уж подумала, что тут привидение гуляет.

— А… я живу там, — наконец ответила Лина, указав на дом