Император ярости - Джаггер Коул

Его глаза встречаются с моими в отражении стекла перед ним. Он поворачивает кресло, все еще держа телефон у уха, стакан виски в другой руке. Он кивает, даря мне эту маленькую улыбку, которая никогда не перестает заставлять меня чувствовать себя в безопасности.

— Этот разговор окончен, — рычит он в телефон своим характерным, уникально акцентированным голосом.

Как и сам человек, акцент является продуктом двух миров, которые построили его. Аристократический британский тон исходит из его лет в Оксфордском университете; но до этого Кир был сформирован улицами Москвы, заклеймен и избит в тюрьме ГУЛАГа за его преступные связи. Это другая грань человека и акцента: грубая, закаленная и отчетливо, холодно русская.

Он заканчивает разговор и опускает телефон, прежде чем посмотреть на меня.

— Ты выглядишь так, словно тебя пропустили через мясорубку, — говорит Кир, его острые глаза обеспокоены. — Все в порядке?

Я пожимаю плечами, пытаясь избавиться от моего предыдущего обмена с Малом.

— В порядке. Просто устала.

Кир изучает меня мгновение, устойчиво и спокойно.

— Иди, присоединяйся ко мне, — говорит он, указывая на стул у стола напротив него. — Ты слишком много пряталась в своей комнате в последнее время.

— Да ладно, интересно, почему.

Он бросает на меня взгляд.

— Я уже собираюсь дать добро на то, чтобы ты и Анника вернулись в мир. Ты знаешь, как это есть, Фрея. Мне нужно убедиться, что никто конкретно не нацелился на мою семью.

Моя семья.

Мне нравится, что он безоговорочно считает Анни и меня такой же семьей, как и Дэмиана.

Я сажусь, погружаясь в мягкое кожаное кресло. Тяжесть наших отношений — связь, которую мы построили за эти годы — окружает нас, знакомо и утешительно. Кир всегда был рядом со мной, доверял мне, верил в меня, когда никто другой не верил. В свою очередь, я яростно предана ему.

— Ты знаешь меня, — пожимаю я плечами. — Я плохо переношу заточение.

— Я знаю, — вздыхает он. — И мне жаль.

— Но не так уж жаль.

Он усмехается.

— Твоя безопасность и безопасность Анники — мой приоритет. Ты не найдешь у меня никаких извинений по этому поводу.

Я вздыхаю.

— Это просто… до стрельбы… я собиралась много видеться с Дэмианом.

— Я знаю. Скоро, обещаю. Дэмиан в хороших руках, Фрея. Ему предстоит еще одна операция, запланированная на следующую неделю, и они чрезвычайно оптимистичны, что он полностью восстановится после этого. — Он прочищает горло: это его признак переключения темы. — Я хотел спросить тебя, как продвигается глубокое погружение в личность Йосефа Андреева.

Вот и все: тема официально изменена.

Я позволяю нам переключиться на стратегию, которую мы будем использовать для шантажа связанного с Братвой главы компании, которой Кир нацелился на приобретение, и мы обсуждаем некоторые детали моей работы в этом направлении.

Но мой ум продолжает блуждать к Малу и нашему телефонному разговору, и темной энергии, которая цепляется за него, как вторая кожа. Независимо от того, как сильно я пытаюсь избавиться от этого, напряжение остается, оседая в моей груди, как свинцовый вес.

Кир откидывается в кресле, задумчиво наблюдая за мной.

— У тебя этот взгляд, — говорит он, его голос спокойный, но испытующий. — Тот, который у тебя появляется, когда ты готова к бою.

Я слабо улыбаюсь, но в этом нет никакого юмора.

— Думаю, это у нас семейное.

Кир усмехается, поднимая свой стакан за меня в шуточном тосте.

— Так оно и есть.

Это постоянная шутка между Киром, Анникой и мной. Говорить тупые вещи вроде “Хорошие волосы это семейное”, как будто кто-либо из нас действительно родственник тому человеку, который по сути удочерил нас, или друг другу, если уж на то пошло.

— Кстати говоря, — я хмурюсь. — Ты когда-нибудь находил то, что искал, в дампе данных от Orlov Financial Solutions?

Я ждала, когда Кир расскажет мне, что именно он искал в информации, которую я выудила с отключенного сервера, в ночь, когда впервые пересеклась с Малом. Но на днях он просто попросил меня обо всем этом, и сказал, что сам разберется в этом.

Кир пожимает плечами.

— Да.

— И?

Он поднимает бровь, держа губы сомкнутыми, очень не тонко.

— Ты ведь знаешь, что это немного облегчает мою работу, если я знаю, за кем мы собираемся идти заранее? Ты пытаешься что-то найти на Братву Григорова?

Кир прочищает горло и намеренно спрашивает меня о другом предстоящем приобретении.

Черт возьми. Этот человек и его переключения темы.

Но даже когда мы продолжаем разговаривать, мой разум находится в милях отсюда, на Мале: постоянная тень в углу моих мыслей, темная и неумолимая.

Когда я, наконец, ухожу в свою комнату позже вечером, надеюсь похоронить себя в работе. Что угодно, чтобы отвлечь меня от напряжения, свернувшегося в груди.

В тот момент, когда я вхожу в комнату и закрываю за собой дверь, замираю, мое сердце выпрыгивает в горло.

Фигура небрежно сидит в большом кресле перед одним из огромных пуленепробиваемых окон от пола до потолка, темнота на фоне неонового мерцания города позади него.

Мал.

13

ФРЕЯ

Глаза медленно привыкают к темноте комнаты. Его ледяные голубые глаза — такие яркие и свирепые, что, кажется, почти излучают сверхъестественный свет — наблюдают за мной с такой интенсивностью, что волосы на затылке встают дыбом.

Мое сердце пропускает удар, холод пробегает по спине.

— Как ты сюда попал? — выпаливаю я, мой голос дрожит, несмотря на мои попытки удержать его устойчивым. Пентхаус укреплен, охраняется лучшими людьми Кира. Никто не попадает сюда без разрешения. И все же, вот мы где.

Его губы складываются в медленную, хищную улыбку. Но он не предлагает ни объяснений, ни произносит ни слова.

Мои мысли лихорадочно пытаются осмыслить, как он здесь. Конечно, он не собирается оставлять мое неповиновение без ответа. Но видеть его здесь, в пентхаусе Кира, в самом сердце моего мира, заставляет меня чувствовать себя более уязвимой, чем когда-либо.

Я скрещиваю руки на груди, занимая оборону.

— Я же говорила, что не могу прийти, — выпаливаю я, пытаясь скрыть нервозность в своем голосе.

Мал по-прежнему молчит.

— Знаю, что у нас есть соглашение, — говорю я. — Я знаю, на что согласилась. Просто… не смогла, хорошо? — Черт. Мой голос дрожит. Я колеблюсь. И снова я могла бы рассказать ему правду — объяснить свое состояние, насколько опасно для меня быть на солнце. Но действительно не хочу отдавать ему еще один кусок себя, чтобы использовать его против меня.

Тишина затягивается, превращая тревожное ощущение в затылке в пронзительный крик.