Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

Когда я доехала до дворца Цзинлинь, Цзинь-эр вышла поприветствовать меня. Похоже, она не ожидала моего внезапного визита. Выражение ее лица было отстраненным и взволнованным. Говорить мне с ней совершенно не хотелось, поэтому я сразу заявила, что хочу увидеть цзюньчжу, и приказала вынести ее ко мне. Лицо Цзинь-эр тут же изменилось, она поспешила ответить:

– Она только уснула, не нужно будить ее!

Я нахмурилась, глядя на Цзинь-эр.

– Я услышала, что маленькая цзюньчжу простыла, поэтому отправила к ней императорского лекаря. Девочка была больна уже столько дней, отчего же госпожа еще ни разу не вызвала лекаря?

Лицо Цзинь-эр побелело. Опустив голову, она ничего не ответила, лишь крепко сжала пальцы в кулаки. Я заметила перемены на ее лице, и мои подозрения только усилились. Только я открыла рот, как увидела, как из внутренних покоев выходит кормилица с девочкой на руках.

Цзинь-эр подошла к ней и хотела взять ребенка на руки, но А-Юэ остановила ее. Кормилица поднесла малышку ко мне. На мгновение растерявшись, я протянула руки и робко взяла девочку на руки. Я впервые держала на руках ребенка Цзыданя. Стоило только подумать о том, что в жилах этой крошки течет кровь Цзыданя, я даже не знала – радоваться или грустить… Цзыдань оставил огромный шрам на моем сердце.

У малышки на моих руках было нежное, милое личико, а во сне она походила на нераскрывшийся бутон лотоса. Спокойно глядя на нее, я почувствовала мягкость в сердце. Не сдержавшись, я коснулась ее розовой щечки кончиками пальцев. Ее маленький рот чуть напрягся, она издала тихий звук и медленно открыла глазки. Из-под тонких ресничек на меня оцепенело уставилась пара больших глаз. Глазные яблоки оставались неподвижны, а зрачки, что должны быть чернее туши, покрывала серая пелена.

Когда девочка поняла, что находится в чужих руках, тут же разрыдалась и начала дергаться, пытаясь найти свою мать. Глаза ее по-прежнему не двигались.

Я подняла голову и взглянула на Цзинь-эр, мои руки и ноги знобило от пронесшегося по ним холодка, у меня не было сил сказать хоть слово – очевидно, что маленькая цзюньчжу ослепла, а ее мать все это время держала рот на замке, не говоря о том, чтобы вызвать императорского лекаря и помочь ей!

– Лекарь Сунь, вы уверены? – холодно спросила я, глядя на стоящего на коленях старика.

Во внутренних покоях была гробовая тишина, слуги удалились, кормилица унесла маленькую скандалистку. Внутри остались только я, моя служанка и придворный лекарь. Лекарь Сунь – старик с огромным опытом. Чего он только не повидал во время своей практики. Однако в этот момент он застыл, упираясь лбом в пол, а лицо его было пепельным.

– Ум ванфэй – точно чистое зеркало [59], презренный слуга глуп, но сложно не понять такие простые симптомы! Глаза маленькой цзюньчжу обжег неведомый яд, который добавили в ее лекарство, отчего глаза ее ослепли!

Голос старого лекаря дрожал от негодования – подобная жестокость поражает! Кто мог додуматься так навредить девочке, которой и года от роду не исполнилось?!

– Известно, что это может быть за яд? Есть шансы излечить ее? – От злости я скрежетала зубами, сердце мое обуяло бушующее пламя гнева.

Борода лекаря Суня чуть задрожала.

– Известно, что это за яд, – это белый порошок Минши. Последствия отравления им крайне ужасны!

Как я поняла, порошок этот нужно растирать с водой и капать его ежедневно – к потере зрения он приводит не сразу. К счастью, нам удалось обнаружить это достаточно рано, поэтому была слабая надежда, что зрение вернется к маленькой цзюньчжу. Однако, даже если получится излечить ее, полностью зрение ей вернуть не удастся. Я молча отвернулась и, взмахнув рукавом, сбросила чайную чашку со стола.

Белый порошок Минши – довольно распространенный во дворце. Ежедневно его смешивают с благовониями, чтобы избавиться от москитов. Он имеет приятный аромат, не ядовит, когда горит. Несмотря на то что он опасен для насекомых, для человека он безвреден. Однако кто бы мог подумать, что если развести этот порошок в воде и закапать в глаза, то можно лишить человека зрения! Даже кровопролитная война на границах не приводила меня в такой ужас, как этот нечеловеческий поступок!

Кто так возненавидел маленькую цзюньчжу, что осмелился на такой ужасный поступок в хорошо охраняемом дворце Цзинлинь?! Кто посмел причинить вред дочери Цзыданя прямо у меня перед носом?!

– Сюда! – Я холодно обернулась и, чеканя каждое слово, сказала: – Немедленно опечатать дворец Цзинлинь! Все, кто посмеет приблизиться к маленькой цзюньчжу, будут немедленно наказаны и брошены в тюрьму!

Страже, служанкам и слугам дворца Цзинлинь сделали выговор. Няни и кормилицы, которые присматривали за маленькой цзюньчжу, стояли перед дворцом на коленях – каждую допросили и также сделали выговоры. Из-за стен доносились вопли и крики – звуки эти резали сердце острее ножа. Все прекрасно знали, какими методами пользуется Министерство наказаний, – страшнее смерти оказаться у них в руках.

Я сидела с прямой спиной на стуле и молча, холодно смотрела на стоящую передо мной женщину. Неужели эта госпожа с растрепанными волосами, у которой непонятно что происходит в голове, – та самая Цзинь-эр, которая росла со мной и была мне как сестра?

Она стояла передо мной дольше прогоревшей палочки благовоний [60] и за все это время не проронила ни звука – точно язык проглотила. Что же произошло с ней после моего похищения в Хуэйчжоу? Как та обворожительная девочка с очаровательной улыбкой превратилась в эту женщину?

Я просто молча смотрела на нее и не задавала никаких вопросов. Уж лучше служанки снаружи признаются в своих злодеяниях, чем оправдаются мои подозрения. Крики снаружи постепенно становились тише. Лицо Цзинь-эр белело на глазах, ее трясло, но она продолжала хранить молчание. Через мгновение появилась Сюй-момо [61] из Министерства наказаний.

– Докладываю ванфэй – кормилица Юань, служанки Цайхуань и Юньчжу сознались. Их признание записано здесь. Прошу ванфэй ознакомиться с ним!

Цзинь-эр вздрогнула и резко подняла голову, встретившись со мной взглядами. Тело ее будто в тот же миг лишилось костей и мышц. А-Юэ приняла признание, протянула мне с опущенной головой, а затем молча отошла в сторону. Комнату наполнил едва заметный свежий аромат трав. От тонкого листочка бумаги, на который я смотрела, у меня все внутри похолодело и руки задрожали.

Кормилица призналась, что маленькая цзюньчжу спала вместе с госпожой Су, а та никого к ней не подпускала. Каждую ночь госпожа Су рыдала во весь