Укушенная - Джордан Стефани Грей

— Твои эмоции сейчас неустойчивы, — говорит он. — О чём бы ты ни думала, это нереально.

Хотя всё это кажется реальным. Я прекрасно могу представить своего отца, коренастого, одетого в форму, подъезжающего к месту преступления с мигалками и включённой сиреной. Представляю, как он появляется перед тем, как волки разбежались. Интересно, остался бы он и сражался? За меня. За Селесту.

Ещё день назад я бы ответила «да». Без сомнения. Но теперь я уже не так уверена. Воспоминания об отце кажутся мне странными, искажёнными, как фотография, которую складывали и разворачивали слишком много раз, чтобы её можно было разглядеть.

Отец бросил меня. Он оставил меня на растерзание этим монстрам. И я… я ненавижу его за это. Ярость, которую я испытывала раньше, никуда не делась. Она просто поселилась во мне, как домашний питомец, свернувшийся калачиком и дремлющий. Он дремлет, и я… я могу разбудить его в любой момент.

Я смотрю на Сина, отчаянно пытаясь выровнять дыхание, но не могу. Кажется, я совсем не могу это контролировать.

— Ты говоришь это, чтобы успокоить меня.

— Может быть, — он пожимает плечами. — Для меня не имеет значения, во что ты веришь.

Я наблюдаю, как ковры превращаются в камень, по мере того как мы продвигаемся вглубь замка и ищем что-нибудь — что угодно — что могло бы сказать о насилии или жестокости. Я должна бояться Сина; я должна заикаться и запинаться, будто разговариваю с Максом Кайденом на песке, но я ещё слишком многого не понимаю. И Син, похоже, является единственным способом, которым я могу это выяснить.

— Откуда ты знаешь о Стране чудес и Нарнии?

Он смотрит на меня, и на его лице снова появляется удивление.

— Что?

— Ты упомянул о них, но я предполагаю, воспитываясь здесь…

— Ты не должна предполагать, Ванесса. Никогда, — его пальцы впиваются в мою кожу, а взгляд незаметно становится жёстким. — Особенно, когда дело касается оборотней.

Инстинкты, тревога пронизывают меня насквозь: замолчи, отвернись, не дави на него. Но я игнорирую всё и каждого. Худшее со мной уже случилось.

Поэтому вместо того, чтобы повторить свой вопрос о сборниках рассказов, я говорю:

— Ты был на пляже.

Его пульс остаётся таким же ровным, как и всегда.

— Да.

— Ты видел меня там.

— Да.

— Где ты был, когда на меня напали?

Он делает паузу. Прямо за нами, сквозь прозрачное круглое окно, небо окрашено в мягкие голубовато-серые тона. Рассвет. Значит, прошло уже несколько дней. После Селесты прошло несколько дней… Я сдерживаюсь. Пытаюсь запереть эти ужасные чувства внутри, где он их больше не увидит. Если он это и делает, то никак не подаёт виду.

— Я уже дважды сказал тебе: я не убивал твою подругу.

— И ты думаешь, этого достаточно, чтобы я оставила всё как есть?

— Я пытался взять вечеринку под контроль, — говорит он. — Мой титул — Синклер Севери, наследный принц двора Королевы Волков — не просто показуха. Есть обязанности, которым я присягнул. Ты и твоя подруга разрушили атмосферу на пляже, прежде чем сбежали. Люди боролись с нами, угрожая заставить нас измениться. Некоторые оборотни убежали, чтобы защитить себя, но остальные… Мы никогда не отличались терпением. Сдержанность становится почти невозможной, когда ты поддаёшься эмоциям — я уверен, ты с этим уже знакома, — он приподнимает бровь, но я не отвечаю. Не хочу признавать, что он прав. — Мне нужно было убедиться, что те, кто остался, не натворят глупостей.

Я фыркаю, звук получается гораздо более хриплый и испуганный, чем я хотела.

— Ты имеешь в виду глупостей вроде убийства? Например, того, что случилось с моей подругой?

Он подходит к узкой лестнице, но вместо того, чтобы подняться по ней, ставит меня на ступеньку выше себя. Мои ноги дрожат, такие хрупкие, что становится стыдно, но он со вздохом обнимает меня за талию.

— Я сожалею о её убийстве. Я сожалею о твоей судьбе. Но с этим ничего нельзя поделать. Теперь ты принадлежишь к этому двору…

— К чёрту… к чёрту это! И к чёрту вас! — я не могу удержаться от того, чтобы не повысить голос и не повысить кровяное давление. — Её убийство не было случайным. Её убил кто-то из вас.

— Не я, — рычит он. Он ещё сильнее прижимает меня к стене. Я оказываюсь в ловушке. — В последний раз, чёрт побери, говорю, я не убивал твою подругу. Чего бы ты ни надеялась добиться, подумай ещё раз. Если ты сделаешь хоть один шаг по этому замку с выпущенными когтями, ты всё равно что покойница, — он берёт меня за запястье, показывая когти, болезненно выросшие только на трёх моих пальцах. — Веришь или нет. Но, по крайней мере, имей достаточно дальновидности, чтобы не лезть прямиком в петлю.

Я отдёргиваю руку, пряча её за спину. Желая, чтобы эти когти исчезли. Один исчезает — и с таким же успехом это мог быть нож, вонзающийся в кость моего пальца. Я сдерживаю крик.

— Я… Я думала, дворы защищают своих.

— Этот двор и шесть других защищают преданных и сильных. Прямо сейчас ты не являешься ни тем, ни другим.

Я сердито смотрю на него, раздувая ноздри, жалея, что у меня нет сил обойти его. Пройти мимо него.

— Тогда, может быть, я уйду.

Он преграждает мне путь с контролируемой лёгкостью. Его рука всё ещё обнимает меня за талию, слегка касаясь моей кожи, будто он готовится к моему неминуемому падению.

— Ты едва в сознании.

— Я… я пока не упала, — я тычу его в грудь одним из своих обычных ногтей. — Если этот двор такой жестокий, каким ты его представляешь, тогда отпусти меня.

Он упирается кулаком в стену, преграждая мне путь длинной мускулистой рукой.

— Ты не можешь.

— Из-за соглашения?

— Соглашение было магическим и обязывающим, но нет. Это был способ успокоить мою мать, пока обряд не закончится. Она хотела быть уверенной в твоей верности. Несмотря ни на что, каждый оборотень, завершивший свой Первый Обряд, принадлежит к Двору Волков. И ты… ты будешь принадлежать моей матери. С твоими фиолетовыми глазами, с твоими неизвестными способностями, она не позволит тебе уйти. Никогда.

Мои веки трепетно закрываются, будто так я могу остановить осуждение. Фиолетовые глаза. Неиспытанный потенциал. Неизвестные способности.

— Кто я? — хрипло шепчу я.

— Ты — оборотень, — Син выдыхает, и до меня доносится лёгкий аромат засахаренной мяты. Я ненавижу себя за то, что могу его различить. Я почти ощущаю его — его — только по запаху. — Ты