Укушенная - Джордан Стефани Грей

Моя грудь под покрывалом становится розовой, и я открываю глаза.

— Я не могу остаться…

— Покинуть двор — значит стать волком-одиночкой, Ванесса, — моё имя слетает с его губ мягко, как мольба. — Волки-одиночки умирают. Сначала мы черпаем силу в нашем дворе, а затем в наших стаях. Чем дольше мы остаёмся в наших стаях, учимся сражаться и существовать бок о бок друг с другом, тем сильнее становимся. Но если мы уходим… — он делает паузу. Вздрагивает, будто ему больно.

— Частички нашей души остаются позади, — заканчивает он наконец, — и остаются со стаей и двором. Чем дольше мы обходимся без того и другого, тем больше отдаляемся от самих себя. Большинство одиноких волков становятся кровожадными и бешеными. Они ищут что-нибудь, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Но когда они не могут… — он бросает на меня взгляд. В его взгляде ещё больше усиливается боль. — Они пожирают сами себя. На Одинокого волка никогда не нужно охотиться. Они всегда заканчивают работу сами.

Ох.

Я судорожно сглатываю и прислоняюсь к стене. Затем он прикасается ко мне, чтобы убедиться, что я не упаду в обморок. Но… Я не чувствую слабости. Цвет сходит с моего лица. Волосы на затылке встают дыбом. Я в ужасе.

— Ты никуда не денешься, Ванесса, — печально говорит он.

Я не могу смотреть на него. Не могу смотреть никуда, кроме как в землю.

— Я хочу отдохнуть. Пожалуйста.

Он кивает, подхватывает меня на руки и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимается по лестнице, пока мы не оказываемся перед обычной деревянной дверью с бронзовой ручкой. Он плавно открывает дверь и опускает меня на бордовый ковёр. По крайней мере, эта комната не такая стерильная, как моя предыдущая.

Большая кровать, вырезанная из дерева и оставленная настолько неотшлифованной, что она в буквальном смысле напоминает ветки, растет прямо из центра комнаты. Стены и открытые шкафы, выдвижные ящики и туалетные столики покрыты глициниями и плющом. Всё необходимое есть. Платья, сорочки, нижнее белье, косметика. Будто они знали, что я не умру. Будто они ждали этого.

— Здесь не так уж и ужасно, — говорит он, стоя в дверях. — У нас есть книги, как и у вас. Мы можем слушать музыку. Обычно в замке не работает электроника, но мы оставляем достаточно места, чтобы у нас всегда были развлечения. Мы просто придерживаемся наших лучших традиций, — он делает паузу, улыбается. — Нарния всегда была одной из моих любимых стран, — говорит он и уходит.

Только когда его шаги затихают, и дверь закрывается, я падаю. Ковёр с таким же успехом может быть лужей крови Селесты, но я не могу сдвинуться с места. Я молча смотрю на витраж, изображающий двух змей, душащих розу. За ним поднимается свет, разливаясь по комнате. По моей безукоризненно бледной коже.

Никуда не денешься.

Добро пожаловать ко Двору Королевы Волков.

Что, чёрт возьми, я наделала? Кем я стала? В зеркале во всю стену отражается нечеловечески красивая девушка с фиалковыми глазами и пепельными волосами с такими насыщенными фиолетовыми прядями, что они могли бы сойти за бархатные ленты, лежащие на полу. Она щурится, будто вот-вот заплачет, но слёзы не текут. Она неправильная. Сломленная. И я ненавижу её за это — за всё это. Но я не могу отвести взгляд. Я не могу уйти.

Гобелен скрывает остальную часть меня, и я благодарна ему за это. Я не хочу видеть, какие синяки остались, а какие исчезли после превращения. Я лежу так часами, не двигаясь. Не моргая. Прокручиваю в голове каждый разговор до тех пор, пока самое важное не начинает обретать смысл.

Только не оборотни. Только не двор.

Селеста.

Син сказал, что некоторые волки остались и дрались на пляже. Но другие ушли. Другие убежали. Это означает, что один из них должен быть виновником. Та девушка… Эви… Она могла убить Селесту. Другой укусил меня и разрушил мою жизнь. Оба были волками с красными глазами. Осознание этого должно было заставить меня плакать и содрогаться, но я улыбаюсь.

Если ими руководит Син, значит, они принадлежат к этому двору. Вероятно, знатные люди, как и сказала королева. Рано или поздно я их увижу. Я собираюсь выяснить это.

Я провожу по созвездиям и металлическим нитям гобелена своим единственным оставшимся когтем, когда солнце снова садится. В моей комнате нет свечей. Ничто не рассеивает тьму, которая, кажется, царит в замке. Поэтому я просто неподвижно лежу на ковре.

Если бы Селеста была сейчас здесь, она бы закатила глаза и велела мне вставать. Чтобы получить максимум удовольствия от предстоящего приключения. Неделю назад мы готовились к контрольным по математике и пытались запомнить периодическую таблицу элементов, а теперь я в волшебном замке, у меня есть собственная комната, и мне предстоит какой-то обряд, о котором я ничего не знаю. На секунду это звучит очаровательно. Будто сказка сбежала со страниц своей книги и осыпала меня волшебной пыльцой. Но это не волшебство. Это кошмар.

Я касаюсь пальцем оставшегося когтя. Он острый, как битое стекло, прочный, как алмаз, и мгновенно режет мне кожу. Я и есть кошмар.

— О боже. Скажи мне, что ты хотя бы приняла ванну! — Моя дверь распахнута настежь, и комнату заливает свет факелов из коридора. Я щурюсь от него, прижимая руку к глазам, пока они привыкают. Молодая женщина — возможно, всего на два-три года старше меня — с ирландским акцентом, густым, как сметана, врывается внутрь и поспешно захлопывает дверь ногой. — Вставай. Вставай!

Она откидывает уголок гобелена, принюхивается и морщится.

— Значит, ты не мылась. О боже, о боже, о боже, — непокорные медные кудри обрамляют её веснушчатое личико, а карие глаза оглядывают меня с головы до ног. — Это нехорошо. Совсем нехорошо. Фауна! Наполни ванну!

Я сажусь хотя бы для того, чтобы помешать ей дёргать за мой гобелен, и наблюдаю, как вторая женщина, вдвое крупнее и старше первой, несёт плетёную корзинку, наполненную пузырящимися настойками. А также… она проносит её мимо нас к противоположной стене, где висит огромная картина с океанским пейзажем. Нажимая на каждый уголок позолоченной рамы, женщина — Фауна — заставляет картину… двигаться.

Ох, боже мой.

Я задерживаю дыхание, когда бирюзовые океанские волны громко и драматично расступаются, открывая тайный проход внутри. Вот чёрт. Из новой темноты вырывается поток ароматов, все они цветочные, свежие и чистые. Входит Фауна, которая, казалось бы, исчезает в темноте, прежде