Укушенная - Джордан Стефани Грей

будто действительно собирается это сделать. Я топаю ногой, переходя от раздражения к ярости. Гнев сжимает моё сердце в своих крепких объятиях, заставляя мой пульс подчиняться.

— Кто… кто ты такой, чтобы врываться сюда и начинать отдавать мне приказы?

Он скрещивает руки на груди.

— Человек, который спас тебе жизнь.

— Каликс, — говорю я, вспоминая, как Уна назвала его. Его взгляд сужается, не отрываясь от моих губ, а сердцебиение учащается. Его мышцы напрягаются. Как будто он готов напасть. Хорошо. До сих пор все, с кем я встречалась, были либо пугающими, либо полезными — Син был ужасным сочетанием того и другого. Но Каликс… Он хочет подраться. Я тоже.

Хотя я не могу этого понять, хотя я так отчаянно хочу подавить это и вернуться к той человеческой девушке, которой я была на пляже, драка — это то, чего я жаждала с тех пор, как впервые превратилась в волка.

— Я предпочитаю думать о тебе как о парне, который разрушил мою жизнь, — я вызывающе вздёргиваю подбородок. — Но, если ты слишком покорный, чтобы поделиться чем-то сверх того, что тебе приказали, уверена, что смогу поспрашивать и узнать больше сама.

— И с кем ты собираешься поговорить? — он делает шаг вперёд, и в его жесте столько хищничества, что я отступаю на шаг. — Много ли у тебя появилось друзей за первый день за пределами своей комнаты? Ты делала что-нибудь на этой неделе, кроме как кисла в своей комнате и плакала, пока не уснула?

Мои кости готовы сломаться. Они умоляют меня трансформироваться. Я дрожу, не в силах совладать с собой. Каликс тихо смеётся, и в этом звуке нет ни капли юмора.

— Ты пахнешь морской солью и ржавчиной, — бормочет он. — Как печаль и страх.

Боже, я ненавижу его. Мои пальцы впиваются в полуобгоревший ковёр. Мои когти так и норовят сомкнуться на его горле.

— Я лучше буду грустить, чем стану ещё одним жалким солдатом, выполняющим приказы своего грёбаного лидера-убийцы.

Он рычит и, прежде чем я успеваю осознать движение, перебрасывает меня через плечо. Мир переворачивается с ног на голову. Всё, что я могу видеть, это его широкую, тупую спину, когда он выбегает из моей комнаты и бежит по коридору. Буквально таща меня на обряд.

— Ты мудак, — говорю я, колотя кулаками по его спине.

Он игнорирует меня, даже когда люди в коридорах ахают, смеются или сплетничают, прикрывая рот руками. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Это чувство — чистое, необузданное отвращение — заглушает мой страх и печаль, пока я не перестаю думать ни о чём другом. Это обманчиво приятное чувство. Как будто я забираюсь в постель после долгой ночи или вдыхаю запах свечей, которые задувают в день рождения. Ненависть стала ощущаться как дом.

Я почти не замечаю, как мы несёмся вниз по узкой винтовой лестнице. И тут я чувствую это — запах десятков волков, все они сталкиваются, приторный, и зловещий тихий бой барабанов доносится нам навстречу. Мой гнев улетучивается, как щит, брошенный на лестнице, и я понимаю, что забыла задать самый важный вопрос из всех.

— Что из себя представляет Первый Обряд?

Каликс не отвечает.

Он опускает меня на холодную землю сырой пещеры.

Каменные стены окружают нас глубоко под замком, в то время как семеро оборотней ждут вокруг водоёма с журчащими полуночными водами. Остальные волки стоят позади них, в мрачной темноте замкнутого пространства. Прихожую освещает только одна лампочка — отверстие, вырезанное в потолке, через которое в воду проникает чистый лунный свет.

Некоторые из непревратившихся оборотней бьют в барабаны. Другие тихо напевают себе под нос: «Для звезд, для звёзд, для звёзд…»

Это настолько ужасно, что у меня волосы на руках встают дыбом.

— Каликс? — шепчу я, безнадежно глядя на него. — Где мы? Что это за место?

Приподняв бровь, словно в знак снисхождения, он указывает на воду.

— Добро пожаловать на Утопление, Харт.

На… что?

Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Королевой Волков и её сыном, как раз в тот момент, когда Каликс толкает меня в водоём. Я пробиваю поверхность, падаю в бесконечное море соленой воды и… и кое-чего ещё. Чего-то горького. Тошнотворного. Металлического.

Мои ноги не касаются дна. Не могу — кажется, что здесь нет дна, которого можно коснуться, — и я проваливаюсь через воду, а свет на поверхности искажается и исчезает.

13

Первый Обряд… Утопление.

Я кричу. Вода заполняет мой рот, нос, лёгкие. Но я не могу бороться. Я не умею плавать. Мои конечности слишком болят; они горят, когда я барахтаюсь и тону. Всё ниже, глубже. Я слишком хрупкая. Слишком слабая. Я могу только утонуть.

И всё же я продолжаю карабкаться, цепляясь за ледяные глубины. Отчаянно пытаясь найти точку опоры. Там ничего нет. Только темнота, сырость и ужасный металлический привкус на языке, будто эта вода… она неестественная.

Эти воды волшебны.

А я умру. Эта мысль пронзает меня, как молния, когда я захлёбываюсь солёной водой. Я умру в этом проклятом водоёме в вестибюле замка, о существовании которого никто не знает. Я умру чудовищем, а мой отец даже не узнает, что он решил мою судьбу.

Нет.

Я возвращаюсь мыслями к Селесте. Я думаю о её машине, стоящей на парковке. Я думаю о наших свободных местах в кино. У меня болит грудь, открытая и кровоточащая из-за неё. Ради неё я не могу сдаться. Ради неё я должна попытаться.

Бороться с этим. Бороться с этим. Бороться…

Все мои правые когти вырываются на свободу в одновременном взрыве разрушения, за которым следует ещё один обжигающий удар по позвоночнику. Гнев — чистая ярость из-за того, что я здесь в ловушке, из-за того, что Селеста убита, — потрясает меня до глубины души. Я не умру. Я стану чудовищем, если это поможет сохранить то, что осталось в памяти о Селесте. Если это поможет отомстить.

Одна за другой кости ломаются. Затем восстанавливаются. Лёгкие разрываются, а вместе с ними и вся вода, которой я нахлебалась, вытекает из губ — из челюстей. Кожа трескается, и появляющийся мех достаточно густой, чтобы хоть как-то держаться в водоёме. Я цепляюсь когтями. Брыкаюсь волчьими лапами всё выше и выше. Теперь я сильнее.

Я — волк.

Окутывающий меня аромат вовсе не металлический, а сладкий. Вишня, кокосовый орех, лёгкий привкус земляной травы. Так похоже на дом, что я почти вижу крошечный двухуровневый дом с