Хрустальная ложь - М. Эль

Потом шаги. Размеренные, властные, звучащие так, будто он неспешно прогуливается по своей собственной территории.

Виктор вышел из-за массивной бетонной колонны, и ее взгляд скользнул по нему, фиксируя каждую деталь. Всё тот же — платиновые волосы, слишком светлые для его темной натуры, развевались на едва ощутимом ветру; темный плащ, словно сотканный из самой тени, окутывал его высокую, идеально сложенную фигуру; и этот ленивый взгляд, который всегда таил в себе древнюю, хищную остроту, что заставляла кровь Лилит бежать быстрее — то ли от ярости, то ли от странного, запретного предвкушения. Его губы изогнулись в тонкой, самодовольной улыбке.

— Любишь играть в угрозы, Лилит? — Его глаза, цвета чистого льда, впились в ее.

— Нет, — она наконец повернулась к нему, медленно, демонстративно, позволяя ему рассмотреть холодный огонь в ее собственных глазах. — Люблю выигрывать. И ты это знаешь

Обычно офис Лилит Рихтер был царством порядка и холодной, отточенной логики. Острые углы мебели, блестящий полированный стол, стопки документов, расположенные с математической точностью. Но однажды эта идеальная геометрия была нарушена вихрем по имени Селины, которая ворвалась без стука, держа в руках нечто неопределенное, скулящее и грязное.

— Лилит! — Селин задыхалась, ее обычно идеально уложенные волосы разметались. — Ты только посмотри! Он же умрёт, если оставить!

Лилит, оторвавшись от очередного сложного дела, подняла взгляд. Ее брови, обычно сведенные в хмурую складку сосредоточенности, изогнулись в выражении глубокого отвращения. В руках подруги был не что иное, как крошечный, изможденный котенок. Он был грязным, его мех слипся от уличной жижи, а крохотное тельце дрожало, как осиновый лист, издавая жалкие, прерывающиеся писки. От него пахло сыростью и бедой.

— Я не занимаюсь приютами, Лин, — голос Лилит был ледяным, а в ее глазах читалось обещание серьезных последствий за это вторжение.

— Но ты юрист! — голос девушки сорвался на отчаянный визг. — Помоги ему хоть немного! Ты же можешь!

— Я адвокат, — Лилит медленно отложила ручку, скрестив пальцы на столе, ее поза излучала неприступность. — А не ветеринар. И уж тем более не служба спасения для бродячих животных. Забери его.

Селина, однако, обладала своим особым видом упрямства, и это упрямство было нацелено прямо на слабые, тщательно скрываемые места в броне Лилит. Она просто смотрела на нее, держа дрожащего котенка так, что его немой, умоляющий взгляд был обращен прямо на Рихтер. Это была молчаливая битва воль, и, к своему собственному ужасу, Лилит чувствовала, как в ее идеально выстроенной защите появляется микроскопическая трещина.

Через час, после серии глубоких вздохов и громогласных проклятий, которые, казалось, должны были распугать всех бездомных животных в радиусе километра, Лилит Рихтер сидела на своем дорогом кожаном кресле. На ее коленях, завернутый в полотенце, которое Селин каким-то чудом нашла в ее идеально чистом кабинете, лежал тот самый котенок. Его крошечная, исхудавшая головка была запрокинута, пока Лилит, держа пипетку, осторожно вливала в него теплое молоко. Ее обычно сильные, властные пальцы, привыкшие держать контракты и оружие, двигались с неожиданной, почти пугающей для нее самой нежностью. Каждое движение было неуклюжим, но старательным.

— Не вздумай никому рассказывать об этом, — пробурчала она, не отрывая взгляда от котенка, который наконец-то начал слизывать молоко, его маленький язычок работал с отчаянной энергией. Голос Лилит был низким и угрожающим, но в нем прозвучала странная нотка, которую Селина сразу же уловила.

— Конечно. — девушка не могла сдержать ехидной улыбки, стоя в дверном проеме. В руках она держала телефон, и Лилит заметила, что яркий экран светится, а маленькая красная точка мигает. — Никто и никогда не узнает, что железная мисс Рихтер тайно спасает бездомных котов. Особенно если я сниму это и никому не покажу.

Лилит подняла на нее взгляд, ее глаза сузились, но на губах, обычно сжатых в жесткую линию, мелькнула тихая, почти незаметная улыбка. Это была та улыбка, которую видели лишь немногие, и всегда в моменты ее предельной уязвимости.

— Пришлешь кому-нибудь — я тебя засужу, — сказала она, и в ее голосе было столько же предупреждения, сколько и странного, нового чувства.

Кот остался. Его назвали Лекс, в честь латинского слова «закон» — иронично, учитывая его хаотичное появление в упорядоченной жизни Лилит. Он быстро освоился в ее кабинете, превратив один из самых нижних ящиков для документов в свою личную крепость, а по ночам он сворачивался у нее на груди.

Однажды вечером, когда мягкое мурлыканье Лекса вибрировало сквозь ее тонкую блузку, когда его теплое, крошечное тельце стало частью ее собственного ритма, Лилит закрыла глаза. Это был момент тишины и странного покоя, невиданный в ее обычно бурной жизни. И тогда, впервые за очень долгое время, в ее голове прозвучала тихая, почти несмелая мысль:

Может быть, я всё ещё человек.

Это было откровение, хрупкое и мощное, пробивающееся сквозь слои цинизма и отчуждения, которые она строила вокруг себя годами. Мурлыканье Лекса было тому подтверждением.

Он начал появляться везде. Не просто тенью, скользящей по периферии ее зрения, а ощутимым, почти наглым присутствием, проникающим в каждую щель ее тщательно выстроенной жизни. В коридоре суда, где гулкое эхо шагов не могло заглушить тонкий, тревожащий шорох его плаща, Лилит чувствовала его взгляд на своей спине, словно прикосновение ледяных пальцев, от которого по позвоночнику пробегала дрожь — не страха, но дикой, звериной настороженности. В кофейне на углу, где она обычно искала убежище от мира, он сидел за столиком у окна, его глаза, цвета расплавленного льда, находили ее поверх дымящейся чашки, и внезапно даже самый горький эспрессо казался слаще, а воздух — наэлектризованным предвкушением.

Иногда, когда она поднималась на пыльную крышу старой заброшки, где ветер гулял свободно, унося с собой все лишнее, и где она иногда выпускала пар, стреляя в мишени, он появлялся и там. Беззвучно, словно сотканный из самой тени, он вырастал рядом, его высокая фигура вырисовывалась на фоне серого неба, и его присутствие было таким же неотвратимым, как закон гравитации. И всегда — с тем же невозмутимым, почти ленивым спокойствием, будто их встречи не случайны, а неизбежны, часть тщательно спланированной, эротической игры, в которой Лилит никак не могла понять правил, но уже чувствовала себя участницей.

— У тебя потрясающая меткость, — его голос, низкий и обволакивающий, скользнул по воздуху, когда он подошел, наблюдая, как она целится в ряд пустых бутылок на перилах крыши. Она ведь пока не решалась обустроить пристройку под тир правильно. Дыхание Лилит стало чуть глубже, но рука, державшая пистолет, не дрогнула. Она чувствовала