Летний сад - Полина Саймонс

не мог отступать, пока четверо его людей, включая Энтони, оставались в двадцати ярдах от спасения. Оставшиеся вьетконговцы быстро меняли позиции, стараясь подобраться ближе к поляне. «Чинук», на котором были и команда, и оружие, не мог открыть артиллерийский огонь по зарослям, в которых американские солдаты находились в такой близости к врагу, который в один миг мог вырваться в посадочную зону, и тогда эвакуация стала бы намного труднее, а то и вовсе не возможной. А если бы вьетконговцы подобрались так близко, что смогли бы пустить заряд по «Чинуку», то и никто бы не выбрался. Александр придвинулся ближе к Тоджо, Элкинсу и Мерсеру – и прежде всего к Энтони, – чтобы дать им шанс добежать до вертолета. Он сошел с тропы, прячась за деревьями, и стрелял, не делая ни шага в сторону «Чинука».

Мерсер и Элкинс добрались наконец до края поляны, медленно, хромая, шли к вертушке, стараясь скрываться в траве и не выходить на открытое место. Тоджо, раненный в шею, тоже двигался вперед, но все трое еще оставались под огнем.

Мерсера Майера догнала еще одна пуля. Он упал и на этот раз не поднялся. Тоджо вернулся, чтобы забрать его.

Энтони, прячась за стволами, стоял плечом к плечу с отцом, стреляя из винтовки от бедра. Когда у него кончились патроны, он бросил на землю пустую обойму, сунул винтовку под перевязь стволом вниз, едва удерживая ее, протянул правую руку к отцу:

– Обойму, па.

Тот передал ему новую двадцатизарядную обойму. Энтони установил ее, опять прижал винтовку к бедру и возобновил огонь. В конец обойм Александр тщательно и сознательно заложил трассирующие пули, чтобы они давали знать, когда обойма подходит к концу.

– Обойму!

– Обойму, па!

– Обойму…

– Энтони! – кричал Александр. – Прошу! Беги к чертовой вертушке!

– Обойму! – Он даже не отвечал отцу.

– Они добрались? – Энтони закрывал Александру обзор.

Энтони оглянулся.

– Элкинс там. Тоджо с Майером почти, – сообщил он.

Они были в десяти ярдах от поляны. А в зарослях все так же прятались десятки вьетконговцев, огонь не утихал.

– Чтоб им сдохнуть, уродам, – пробормотал Энтони. – Обойму, па.

Они плечом к плечу стояли в бамбуке.

– Это похоже на Святой Крест? – спросил вдруг Энтони.

– Нет, – ответил Александр. У Святого Креста не было бамбука и его сына рядом.

– Ха Сай не справился. – Энтони негромко застонал. – Обойму, па.

Сколько их там оставалось? Черт, а сколько их там было? Александр пустил в кусты гранату. Он больше не видел, в кого стреляет, он почти ничего не слышал. Всю его жизнь в подобных схватках у него обострялись инстинкты, он становился подобен волку, переполняясь адреналином: он все видел и чуял с необычайной остротой. Но он должен был признать, что оглушающий шум нескольких тысяч выстрелов непрерывного огня и гром вращающихся лопастей винта вертолета ослабляли его.

Прячась в кустах, какой-то сапер вытащил прямо на край поляны ракетную установку РПГ-7. Снаряд разорвался в пятнадцати ярдах от вертушки, вертолет на мгновение подскочил в воздух, потом снова опустился в загоревшуюся траву. «Чинук» открыл ответный огонь, но саперы ушли глубже в бамбук; их невозможно было увидеть, невозможно достать. Они рассредоточились по двум-трем, возможно, даже четырем направлениям. Стрелок в «Чинуке» подумал, что может попасть по своим, и был вынужден остановиться.

Энтони сказал:

– Па, давай ракету на один час на эту сволочную РПГ.

Александр зарядил сорокамиллиметровую ракету, выстрелил на один час.

Энтони помолчал.

– Попробуй еще. На час. Не на два пятнадцать.

Александр зарядил еще одну, выстрелил:

– Это была последняя.

– А больше и не нужно. Отлично. Обойму, па.

Снова выброшена пустая обойма, заряжена новая, снова огонь.

Стал ли ответный огонь слабее, или Александр просто оглох? Нет, он не оглох. Он отчетливо слышал сына.

– Черт… Обойму, па.

Но очень скоро у них должны были закончиться заряды.

Рихтер был прав. Десяти тысяч патронов было недостаточно.

Права была Мун Лай. Они готовы были потерять всех людей до последнего, а Александр не желал терять даже одного.

Он должен был удержать их настолько, чтобы Энтони добрался до вертушки. Схватив сына и толкая его от зарослей, Александр начал медленно, задом наперед, выбираться на поляну. И при этом он продолжал стрелять в листву. Получайте, ублюдки. И еще. И еще.

– Энтони! – в отчаянии кричал он сквозь грохот винтов и выстрелов. – Прошу! Можешь ты просто сесть в эту чертову вертушку? Я тебя прикрою! Беги, я за тобой!

– Да, но кто прикроет тебя?

– Стрелок! Тоджо из вертушки! Беги, Энт! Беги! – Он толкал сына, закрывал его своим телом, продолжая стрелять. Наконец Энтони неохотно сдвинулся с места.

Как долго тянулась безумная минута Александра? Сколько он стрелял с максимальной скоростью? Сколько обойм израсходовал, сколько гранат? И сколько у него оставалось? Беги, Энтони, беги! Беги, сынок…

Внезапно Александр замер. Вот только что он стоял, стреляя, а в следующую секунду лежал на земле. Он подумал, что, возможно, на мгновение потерял сознание или просто устал, почему-то лег и не помнил этого. Он не знал, что случилось. «Какого черта?» – пробормотал он и попытался встать. Но даже сел с трудом. Почувствовал, как что-то булькает в его горле. Нахмурившись, он посмотрел вниз – и понял. Кровь текла из его рта на военный жилет, и тут же он стал задыхаться. Он открыл рот, но дышать не мог. Его рот и нос заполняла кровь, он пытался откашляться, восстановить дыхание. Он протянул руку назад, ощупал спину. Обрывки его военной формы вперемешку с кровью и осколками кости остались на его ладони. Эта долбаная пуля прошила его насквозь. Александр был ошеломлен; его взгляд затуманился, он не понимал, где его сын, все ли с ним в порядке, добрался ли он до вертушки, и где он сам, и где саперы… Он ничего не понимал. Он не мог найти свою аптечку, не мог дышать и явно чертовски сильно истекал кровью.

И он запаниковал.

Это был момент, когда его захлестнули страх и тревога, с которыми он не мог совладать, и откуда-то до него донесся мягкий спокойный голос, знакомый голос, безликий… и, как только он услышал его, он сам сказал спокойно и очень громко: «Нет, Татьяна, невозможно. Отойди от меня» – и начал лихорадочно, не видя, нашаривать рюкзак, а ее неумолимый голос шептал: «Александр, возьми себя в руки, не спеши, открой глаза. Просто успокойся и открой глаза. И ты увидишь».

Он пополз назад, на четвереньках, надеясь найти дерево, чтобы прислониться к нему и открыть рюкзак! Но тут его рука скользнула