Асины журавли - Елена Чумакова

осенними дождями пришла похоронка на Бартошевского. По злой иронии судьбы он остался лежать навечно в родной польской земле. Смерть бывшего мужа вновь лишила Асю хрупкого душевного равновесия. Всё плохое забылось, словно завесой закрылось, зато хорошее рвало душу жалостью. Работа в огороде закончилась, Ася пыталась занять себя какими-то домашними делами, но всё валилось из рук, в памяти всплывали счастливые моменты первой любви, первой нежности. Невыплаканные слезы наконец вырвались наружу, а с ними пришло облегчение. Ася чувствовала, как оттаивает ее замерзшая душа. Она стала чаще бывать в храме монастыря Казанской Божией матери, навещать сестру Верочку, а нынче монашку Елену. Матушка Елена умела слушать сочувственно, не тратясь на пустые слова, умела утешить ласковым словом. Асе становилось легче после этих бесед. Сам традиционный порядок богослужений, с детства знакомые слова молитв успокаивали, настраивали на смирение, на мысли о вечном. Ася после поездок к сестре стала подумывать, не вернуться ли ей послушницей в монастырь, не спрятаться ли от своей беды за монастырскими стенами. Да только ведь от себя ни за какими стенами не спрячешься. И еще дом держал – ее любимое детище, ее светелка, не отпускали голоса племянников, надежда в глазах сестры Вари, беззащитные плечи бабушки Матрены… Так получилось, что именно она, Ася, стала тем стержнем, на который опирались чаянья и благополучие всей семьи.

***

Шли месяцы, а конца этой ужасной войне не предвиделось. С фронта приходили противоречивые известия и новые похоронки, всё больше становилось в слободе вдов и сирот. В Ярославле ввели билеты на муку, растительное масло, сахар, мыло, но продуктов, самых простых и нужных вещей все равно не хватало, купить их можно было только на черном рынке втридорога. Однако ездить в город стало небезопасно, на дорогах шалили. Ходили слухи о нападениях на хлебные баржи, шедшие в город. Привычный уклад жизни разваливался на глазах.

С осени Ася ездила к сестре в монастырь, привозила мешки с шерстью монастырских овец, затем вместе с Варей и племянниками пряли пряжу и вязали носки, варежки для солдат. Готовые вещи увозили монашкам, а те передавали их на фронт. Иногда удавалось что-то обменять на рынке на продукты. Туда уходили вазы, серебряные ложки, бархатные портьеры, китайская ширма. Деньги обесценились, вещи тоже. То, что раньше стоило дорого, теперь обменивалось на буханку хлеба, кусок сала, бутылку рапсового масла.

В начале марта семнадцатого года слободу взбудоражило известие об отречении императора. Страной теперь управляет какое-то Временное правительство. Народ радовался: «Наконец-то свергли супостата, кровопийцу! По его вине мужики в чужих землях кровь проливают. Теперь-то заживем!». Ася недоумевала: «Ну какой же Николай Второй кровопийца?». В ее памяти русский царь был добрым человеком, неустанно пекущимся о благе своего народа. Она помнила его слезы от песен о бедняцкой доле, помнила доброе участие императрицы в ее, Асиной, судьбе. Хорошие же люди, никакие не супостаты. Что теперь будет со всей огромной страной без царя-батюшки? Кто совладает со всей этой мощью? Она чувствовала себя в поезде, несущемся по рельсам без машиниста.

Осенью Захар привез из Ярославля газеты, в которых сообщалось о новом перевороте в Петрограде, о волнениях в Москве. Государственную думу вместе с Временным правительством разогнали, власть перешла в руки большевиков. Кто они такие, чего от них ожидать? – никто не знал. В Питере, в Москве жизнь кипела, а здесь, в Яковлевской слободе, словно затаилась, люди выживали и ждали, что им принесет новая власть. Но становилось только хуже: голод, холод, похоронки, полная неопределенность…

Между тем в слободу возвращались мужики, призванные еще в начале войны, то ли демобилизованные, то ли дезертиры – не поймешь. Они рассказывали, что на фронте царит неразбериха, командиров кого убили, кого прогнали, солдаты отказываются воевать, выполнять противоречивые приказы. Везде разброд. Возвращались они с оружием, и в округе начались грабежи. Каждый вечер с наступлением темноты Захар запирал ворота, ставни, двери на все засовы, а Ася молилась перед образами, чтобы ночь прошла спокойно. Боялись не только разбойников, но и своих же односельчан, много было завистников еще со времен строительства единственного каменного дома в слободе.

Наконец в марте пришло первое доброе и такое долгожданное известие: войне конец! Захар привез из города газеты с Декретом о мире. Ася с Варей радовались, обнимались, а Захар сидел смурной:

– Мир-то мир, да какой-то похабный. Отказались от всех завоеванных земель, за что столько жизней положили! Мало того, еще и свои земли, при царе завоеванные, отдали: польские, курляндские, литовские, эстонские, ливонские. Столько крови зря пролито…

– Да ладно тебе… – неуверенно возражала Варя, – Бог с ними, с этими курляндиями… Россия большая. Главное – мир! Мужики к семьям вернутся, хлеб сеять начнут, работать, дома чинить, прежняя жизнь вернется.

– Вот баба бестолковая, – сердился Захар – да не будет жизнь прежней никогда! Разве это мир? С Германией, главным врагом, замирились-откупились, а союзнички: Англия, Франция, Сербия – нам этого не простят, того и гляди с ними воевать придется. А кто воевать-то будет? Армия вся разбрелась по домам. Еще не раз кровью умоемся.

– Да будет тебе стращать… Накаркаешь еще, – неуверенно урезонивала зятя Ася.

Радость от известия померкла, ей снова стало страшно. И неприятности не заставили себя ждать. В конце весны, в самое голодное время, в слободе появился отряд вооруженных всадников, за ними кляча тащила пустую телегу. Отряд пошел по дворам, с другого конца улицы раздались выстрелы. Прибежал бледный Захар.

– Прячьте, бабоньки, съестное. Продразверстка пришла, продукты ищут, отбирают подчистую.

Ася с Варей заметались. Накануне они выменяли на базаре в Ярославле Асино зимнее пальто на пуд муки и бутылку растительного масла. Потащили вдвоем котомки в сарайку, зарыли в сено. В ворота забухали прикладами. Варя убежала, а Ася спешно подобрала куриные яйца в подол, лихорадочно соображая, куда их спрятать. Свет загородила возникшая в дверном проеме мужская фигура с ружьем в руке. Перед Асей стоял Маркел Ляпин. Несколько долгих секунд смотрели глаза в глаза. Он вошел в сарай и толкнул испуганную женщину в темный угол, за бочку.

– Ну что там? Нашел чего? – раздался окрик со двора.

– Пусто. Нету ничего, – крикнул в ответ Маркел и вышел, прикрыв за собой дверь.

Ася дождалась, пока отряд покинет двор, и лишь потом вернулась в дом.

В столовой сидели Захар и Варя, оба бледные, испуганные. Ася рассказала, что приключилось в сарае.

– Вот как значит. Не обидел. В этот раз повезло. А ну как приедут другие? Надо бы схрон какой смастерить, – Захар в задумчивости чесал голову.

– Значит,