Несокрушимо - Мелани Харлоу

— Да.

— Ну, значит, Кимми не повезло. Уитни — твоя дочь, Брэтт. Если она ведёт себя без нужды неуважительно, воспитывай её.

— Слушай, Сильвия, — сказал он своим надменным тоном, от которого меня трясло, — дети должны остаться с тобой до конца каникул. Вот и всё.

Я вдохнула через нос, выдохнула через рот, стараясь сдержать злость и не сорваться из-за того, что он снова указывает мне, как должно быть.

— Отлично. Тогда скажи им сам, — холодно ответила я. — Позвони Уитни прямо сейчас.

— Ну, дело в том, что я надеялся, что ты скажешь им. Я сейчас на работе, и…

Я расхохоталась, но мне было совсем не смешно.

— Ты совсем с ума сошёл. Я не буду им это говорить.

— Сильвия, сейчас не время мстить.

— О, я не мщу, — ответила я, хотя мои руки дрожали от ярости. — Мне плевать, что с тобой случится — хорошего или плохого. Но я не собираюсь делать тебе одолжение. Ты не хочешь, чтобы они приехали завтра? Скажи им сам. Я не собираюсь разбивать их сердца ради твоего удобства. Ни за что, черт возьми.

— Знаешь, я мог бы не позволить тебе увезти их из штата, — выплюнул он. — Я не стал оспаривать ничего, чтобы тебе было проще. Неужели ты не можешь сделать для меня хоть что-то?

— Дай подумать — нет. Чёрт возьми, нет. Разбирайся сам, Брэтт. Ты этого хотел, — я повесила трубку, швырнула телефон на кровать и закрыла лицо руками.

Моё тело дрожало от ярости. Меня подташнивало. Я хотела врезать ему по яйцам. Хотела закричать так громко, чтобы он услышал. Хотела забраться под одеяло и больше никогда не вылезать.

Но я не могла.

Даже если Брэтт сам скажет детям, я остаюсь здесь. Я та, кто будет собирать осколки их разбитых сердец. Я та, кто будет утешать их и убеждать, что они любимы, желанны, дороги.

Я опустилась на кровать, мечтая, чтобы кто-нибудь, ради всего святого, сделал то же самое для меня.

Спустя час я всё ещё лежала на кровати, когда получила новое сообщение.

Брэтт: Я сказал им. Может, тебе стоит проверить, как там Уитни. Она кажется расстроенной.

— Кажется расстроенной? — закричала я на телефон. — Конечно, она расстроена, ты тупой мудак!

Ненавидя его снова и снова, я изменила его имя в контактах на Тупой Мудак, встала с кровати и направилась к комнате дочери.

— Уит? — постучала я два раза. — Можно войти?

— Зачем?

Я с трудом сглотнула.

— Хочу поговорить.

— Ладно.

Медленно повернув ручку, я толкнула дверь и вошла. Уитни лежала на кровати на боку, отвернувшись от меня, но я видела, что она плачет.

— Ты говорила с папой?

— Да. Он не хочет, чтобы мы приехали. Хотя обещал, что мы поедем кататься на лыжах.

Закрыв дверь, я подошла и села на край кровати.

— Знаю. Он не слишком хорош в том, чтобы держать обещания, да?

— Он больше нас не любит.

— Конечно, любит, — я убрала светлые волосы с её лба.

— Я его ненавижу, — она заплакала сильнее.

Я наклонилась и поцеловала её в висок.

— Злиться — это нормально, милая. Все твои чувства нормальны.

— Он заботится о ней больше, чем о нас. А теперь он будет больше заботиться об этом ребёнке, — рыдала она. — Мы ему больше не нужны.

— Нет, солнышко. Это неправда.

Даже если это так и ощущалось.

Она отвернулась от меня и села, вытирая нос тыльной стороной руки.

— Это правда, мама! Я его ненавижу за это! И ненавижу, что всё ещё люблю его и скучаю по нему! Я не хочу!

Мне стоило огромных усилий не разрыдаться вместе с ней, но я хотела быть для неё опорой — той надёжной точкой, на которую она всегда сможет рассчитывать.

— Мне жаль, милая.

— Нет, не жаль! Тебе всё равно, что он ушёл, — она всхлипнула. — Ты даже не грустишь.

— Конечно, я грущу, Уитни. Почему ты так думаешь?

— Ты даже не плачешь! — она спрыгнула с кровати и встала напротив меня, с потёками туши на лице и слезами, стекающими по щекам. — Ты ведёшь себя так, будто всё равно! И ты, наверное, сделала что-то, из-за чего он ушёл. Иначе зачем бы он это сделал?

Я закрыла глаза, стараясь быть сильной и помнить, что она всего лишь ребёнок, раненый и испуганный, чей мир перевернулся с ног на голову. Всё, что она считала незыблемым, теперь оказалось под вопросом. Ей было страшно, и ей нужен был кто-то, кого можно обвинить. Папы рядом не было, но рядом была я.

— Я плакала, Уитни, — я открыла глаза и посмотрела на дочь. — Некоторое время я плакала каждую ночь. И иногда до сих пор плачу. Но я стараюсь делать это так, чтобы вы не слышали, потому что не хочу, чтобы вы думали, что я не справляюсь или что всё никогда не станет лучше. Потому что станет.

— Как? — всхлипывала она, вытирая щеки обеими руками. — Кажется, что мы просто должны смириться с этой новой жизнью без папы, а у нас даже не спросили!

Я кивнула, с трудом сглатывая.

— Я понимаю. И мне жаль. Я бы хотела, чтобы всё было по-другому, милая. Но это не так. И правда в том, что я ничего не сделала, чтобы папа ушёл. Я знаю, ты ищешь какую-то причину, почему он так поступил, способ объяснить это, но… Я сама не могу понять. Я не хотела этого, но мне нужно принять это и справиться, так же, как и вам.

Она снова упала на кровать и зарыдала в подушку, но не сопротивлялась, когда я легла рядом и начала гладить её по спине. Плакать иногда полезно. Несколько слёз сбежали и по моим щекам.

Постепенно её рыдания стихли, а затем прекратились совсем.

— Мы были очень несчастны, Уитни, — мягко сказала я. — Настолько, что дальше так жить было невозможно.

— Я знаю.

— И это не связано с тем, как сильно мы вас любим. Даже если сейчас папа ведёт себя эгоистично, он вас любит.

Она шмыгнула носом и, повернув голову через плечо, сказала:

— Он ведёт себя как мудак. Ты можешь сказать это при мне.

Я рассмеялась.

— Он ведёт себя как мудак.

Она помолчала немного.

— Прости, что я это сказала. Иногда я так злюсь.

— Всё в порядке, — ответила я, садясь и убирая волосы с её лица, чувствуя, как сжимается горло. — Когда мы злимся, мы иногда говорим то, чего не хотели бы, тем, кого любим. Но они