Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

– Ну хорошо, я пойду вальсировать, если меня пригласят. Прочих танцев, ты знаешь, я не люблю.

– Вальс, вальс, – пробормотала мать пасмурно, – он хорош для несчастных жен. Но рано или поздно ты составишь хорошую партию, потому что я похлопочу об этом.

– Если тебе посчастливится; ты предполагала выиграть мне приданое в лотерею, и ничего не вышло.

– Недостало только одного номера.

– То же случится и со мной; я ошибусь одним номером и вместо мужа, который должен бы озолотить мою жизнь, возьму того, что без единого су.

Кадриль закончилась; оркестр теперь заиграл ритурнель вальса Tour du monde [21], под звуки которого кружится весь свет.

Подошел вальсер и обменялся с д’Армальяк почти незаметной улыбкой; казалось, они были давно знакомы или принадлежали к одному и тому же тайному обществу.

Он не поклонился ей с той глубокой покорностью, с какой кланялись другие молодые люди, а сохранил природную гордость, слегка кивнув, и спросил д’Армальяк, угодно ли ей вальсировать с ним. Хотя мать не дала еще своего согласия, Жанна встала и взяла руку молодого человека, будто повиновалась своему року.

– Вы похищаете ее только на время вальса, – заметила графиня д’Армальяк, любившая сыпать остротами.

Молодой человек отвечал ей прежней улыбкой и увел Жанну, которая стала еще прекрасней, как будто волшебная палочка пробудила внезапно ее душу.

– Я приехал сюда на одну минуту, – сказал вальсер, – но, увидев вас, желаю, чтобы бал продолжался вечно.

– Вечно! Сколько минут?

– Столько, сколько их сочтется в ночи.

Они закружились в вихре вальса.

В первый раз Жанна была восхищена до упоения. В течение двух зим ей случалось иногда вальсировать, не подчиняясь, однако, магии танца. Она чувствовала, как исчезала ее гордость под жгучими взглядами Бриансона; сердилась на себя за это и тщетно пыталась принять высокомерный вид. У нее потемнело в глазах, сердце волновалось непреодолимым чувством.

Внимание окружающих лиц было посвящено исключительно Бриансону и д’Армальяк. Прочие пары вальсирующих казались только спутниками этих двух блестящих звезд.

Заметили, что молодые люди имели большое сходство. У обоих – неукротимая натура, гордость происхождения, резкость в очертании губ; оба имели повелительный вид. Никто б не взялся предсказать, кто из них останется победителем: мужчина или женщина. Только всегда ли есть восторжествовавший и покоренный?

Весьма редкий случай сводит мужчину и женщину равной силы, одинакового типа и характера. Пословица: «Qui se ressemble s’assemble» [22] несправедлива, как все пословицы; сходятся крайности, противоположности: брюнет любит блондинку, деятельный – ленивицу, шутник – простушку, утонченный – глупенькую.

Бриансон и д’Армальяк могли и не ужиться. Однако дивно ладили во время вальса, то поэтического, то страстного и пылкого.

Женщины продолжали разговаривать о красоте д’Армальяк. Так как в парижских салонах почти все они небольшого роста, то отмечали, что девушка слишком высока, но прибавляли, что у нее античный профиль, то есть красота статуи. Немногие понимают красоту: для большинства людей некрасива та женщина, в лице которой нет жалкого чувства и мелкого выражения. Нужно уметь вести беседу глазами, самими взглядами, придавать лицу сообразное с обстоятельствами выражение, одним словом, наряжать свое лицо. Благодаря Богу д’Армальяк обладала чувством высокого и потому не могла кроить свое лицо согласно случаю; для нее дороже было простое благородство или благородная простота; характер ее красоты был иной, очень редкий у блондинок: бледность со слабым румянцем, не мертвенная, но живая; жизнью дышали уста, душевный огонь горел в глазах: взгляд ее был молния. Руки и ноги совершенны по форме; очертания их отличались грацией; плечи были несколько полны, руки несколько длинны. Поэтому, когда говорили о дружбе д’Армальяк с женой министра, одна злоречивая женщина не преминула сказать: «У этой девицы слишком длинные руки». Обвиняли девушку в том, что у нее есть родинка около глаза, будто бы сделанная ляписом, но обвинение это было клеветой – Жанна употребляла все средства, дабы уничтожить эту, как говорила она, порчу своего лица. Она любила изысканный, но не искусственный ум. Не знаю, имела ли она много дурных привычек, но любила хмурить брови, как Юнона в отсутствие Юпитера. В эти минуты красота ее почти исчезала. Пропадала не только прелесть выражения, но портилась и чистота линий. Увидев себя тогда в зеркале, девушка сердилась на себя и окончательно утрачивала красоту; но гораздо чаще она сохраняла всю свою ясность, так что говорили: «Она надевает маску, чтобы быть непроницаемой».

Душа д’Армальяк не проглядывала сквозь земную оболочку; глаза ее не говорили о сердечном волнении.

Между тем вальс окончился. Бриансон повел Жанну к ее матери, стараясь затеряться в толпе, чтобы подольше идти с ней под руку. По-видимому, и Жанна не спешила.

– Если вам захочется еще вальсировать, позовите меня, – сказал Бриансон.

Этот язык не оскорбил ее, но потряс до глубины души: еще немного, и она ответила бы: «Ну что ж! Если буду вальсировать, то позову вас!» Однако она промолчала.

– Странно, – продолжал Бриансон, – я приехал сюда для того только, чтобы не быть невежливым в отношении герцогини, и между тем увлекся балом. Представьте, я готов изменить всем своим обязанностям.

– Не сомневаюсь в этом, – заметила Жанна с тонкой насмешкой. – Я убеждена, вас ждут ужинать в Английской кофейной или на каком-нибудь балу полусвета.

– Совершенно так; сегодня ужин актрис в Английской кофейной и громадный котильон у одной из дам полусвета; меня ждут в обоих местах. – Марциал Бриансон нежно взглянул на д’Армальяк: – Если вам угодно провальсировать со мной три раза, я не поеду ни туда, ни сюда.

– Провальсировать три раза с вами? Никогда! Я была бы в отчаянии, что лишу вас обычных ваших удовольствий; я никогда не становлюсь поперек чужой дороги. Торопитесь к этим дамам или девицам: они гораздо веселее меня.

– Может, и так, но достоверно то, что я скучал бы в их обществе, если бы вы приказали мне уехать отсюда.

– Я ничего не приказываю вам; если вы любите вальсировать, то всегда найдете танцорок у герцогини. Взгляните на этих двух девиц в голубом и розовом.

Бриансон огляделся.

– Эти девицы! Нет!

В эту минуту они подошли к графине д’Армальяк. Бриансон весело поклонился и вручил дочь матери с видом человека, не желающего тратить даром свое время.

Жанна была очарована.

Маркиз Сатана подошел ко мне.

– Не правда ли, она прекрасна?

– Да, я готов влюбиться.

– Немножко поздно. Она не хотела полюбить меня, но зато протанцевала адский вальс. Мое мщение началось!

Несмотря на ядовитую улыбку, лицо дьявола выражало гнев, любовь, ревность.

Д’Армальяк, не поворачивая головы, видела, как