Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

уехал Бриансон. Известно, что у женщин есть глаза сзади. Идите за одной из них по улице, и женщина увидит, что вы следуете за ней, имея какое-то намерение, становитесь нетерпеливы, колеблетесь, – и ни разу не повернет головы.

Жанна вздохнула и прошептала:

– Уехал.

В самом деле, Марциал сделал знак товарищу; они вышли вместе из салона, как люди, спешащие уехать. Товарищем этим был Рене Марбуа, аудитор в государственном совете, живший только ночью и спавший днем.

– Скажи, пожалуйста, – спросил он у Марциала, – будешь ты продолжать знакомство с красавицей, с которой так безумно вальсировал?

– О Боже мой, – отвечал Марциал, – быть может, мы танцевали в первый и последний раз. Прежде я почти никогда ее не видел, но несколько знаком с ее матерью, которая любит ядовитые разговоры. Как-то вечером у министра я беседовал с ней о том о сем. Это честная женщина, но язык у нее, как бритва.

– У нее прелестная дочь.

– Да, но только не мой идеал; в ней слишком много неземного; сейчас казалось мне, будто вальсирую со статуей.

– Со статуей! – вскричал Рене. – Ты сейчас свел ее с пьедестала. Еще немного, и эта Галатея запела бы «Эвое» [23], как госпожа Угальд.

– У нее будут минуты увлечения, но через мгновение она опять взойдет на пьедестал. Ты знаешь мой вкус: я люблю настоящую парижанку, не такую высокую и важную, цветущую и поющую, вечно улыбающуюся и никогда не задумывающуюся. Жизнь – не серьезная книга.

– Да, я знаю, каких парижанок ты любишь.

– Зачем же тогда терять время с девицами, ищущими жениха?

– Тем более что у нее нет приданого.

– Ты знаешь это достоверно?

– О, ее мать нисколько этого не скрывает. Она говорила мне, что дает за своей дочерью на пятьдесят тысяч бриллиантов, и ничего больше. По смерти мужа у госпожи д’Армальяк осталось тринадцать тысяч ливров дохода, на которые ей приходится поддерживать блеск своего имени.

– Плохо.

– Но девица д’Армальяк так красива, что ее возьмут без приданого.

– Конечно, и муж озолотит ее.

– Совершенно так.

Товарищи сошли с лестницы, миновали прихожую и отправились докончить вечер в Английской кофейной.

Глава 4. Как раздувают огонь

Пока Рене сообщал Бриансону сведения о д’Армальяк, последняя также получила сведения о Бриансоне, и вот каким образом.

Едва отбыл Бриансон, как Жанну пригласил танцевать другой кавалер; сперва она отказалась, но, обиженная скорым отъездом Марциала, решила забыться в вальсе и дала согласие.

На диване было место; новый кавалер, знавший мать, бесцеремонно сел около Жанны, пока танцевали кадриль. Графиня д’Армальяк, страстная бонапартистка, разговаривала тогда с Кератри, который расхваливал ей всю прелесть четвертого сентября; между тем новый кавалер заговорил с Жанной о Бриансоне.

– Я вполне уверен, что вы не знаете, с кем танцевали вальс.

– Нет; зная своего кавалера, никто не стал бы вальсировать.

Молодой человек поклонился.

– Покорно благодарю, но тем не менее не следует ставить меня на одну доску с Бриансоном. Я человек серьезный.

Теперь наступила очередь молодой девицы поклониться, причем весьма насмешливо.

– Это и видно. Вы, без сомнения, чиновник.

– Вы угадали; со вчерашнего дня я помощник прокурора.

– Со вчерашнего дня! И вы не довольны этим счастьем, а ищете развлечений в свете!

– Да, Дюфор, мой покровитель и адвокат герцогини, испросил мне приглашение, сказав, что я могу управлять котильоном.

Жанна вторично поклонилась.

– Вы в самом деле серьезный человек.

Молчание. Кавалер не находил предмета для беседы, но Жанне очень хотелось, чтобы он возобновил разговор о Бриансоне. Тот, по-видимому, угадал ее желание, потому что почти тотчас сказал:

– Ради чести своего имени Бриансон не должен бы смущать Париж любовными похождениями; нет ни одной дурной женщины, с которой бы он не связался; вчера еще он был в Опере с Корой Безжемчужной.

Жанна притворилась рассерженной, говоря своему кавалеру:

– Кажется, вы сами хорошо знаете всех дурных женщин?

– Что делать! Нужно знать Париж, чтобы не натворить глупостей. Но есть разница между «знать» и «быть знакомым»; я знаю этих женщин с целью никогда не разговаривать с ними, тогда как Бриансон знаком с ними. Знаете ли, куда он теперь отправился? Где-то, говорят, назначен бал и ужин, и вот туда-то поехал он распоряжаться котильоном: у всякого свое дело. О подобных господах нельзя сказать, что они не видели утренней зари, потому что они ложатся с восходом.

Жанна кусала губы и ежеминутно была готова прервать болтуна; но любопытство брало верх над гневом.

– Да, кажется, все молодые аристократы начинают таким образом свою жизнь, но потом остепеняются.

– Бриансон никогда не остепенится и всю жизнь обречен корпеть в посольстве; его скомпрометировали девицы, игравшие им, как мячиком.

Жанна не хотела остаться побежденной; каждое слово терзало ее, но она отвечала.

– Я слышала, – прошептала она, стараясь сохранить маску беспристрастия, – что герцог Морни был лучшим министром, Жанвье – лучшим префектом, а Рокплан – лучшим директором Оперы. Глупцы не могут заставить говорить о себе ни худо, ни хорошо.

Кавалер не принял этого на свой счет, хотя Жанна пристально на него смотрела.

– О, я никого не осуждаю: молодость должна перебеситься, но тем не менее нужно сохранить достоинство ради чести своего имени и семейства. Бриансон промотал три четверти состояния, это его дело; но разве он не позорит седин своего отца, появляясь каждый день с новой тварью? Я кое-что знаю об этом потому, что он живет на улице Цирка, номер восемь или десять, а я почти напротив – номер семь.

– По всей вероятности, – обронила Жанна, – вы упражняетесь в красноречии, чтобы произносить речи в суде. Не предстоит ли вам завтра громить Бриансона или кого-нибудь подобного ему?

– О, у нас в провинции не бывает таких дел.

Никогда ни один человек, желая поразить соперника, не возвышал его так, как возвысил Бриансона помощник прокурора.

Заиграли вальс из «Фауста». Молодой чиновник встал и подал руку Жанне. Ей хотелось отказать, но тем не менее она приняла предложенную руку. Сомнительно, однако, чтобы кавалер нашел удовольствие в быстром вальсе, потому что Жанна едва передвигала ноги. Любопытные особы тотчас рассудили, что помощник прокурора далеко не так увлекателен, как Бриансон. Пот градом лил со лба молодого человека, как будто он силился свернуть гору. Окончив тур, д’Армальяк поблагодарила его; он настаивал в отчаянии, но она сказала ему: «У меня кружится голова», – и подошла к матери. Одна из присутствующих дам заметила:

– Уж, конечно, не от него кружится голова Жанны д’Армальяк.

Помощник прокурора, разумеется, не счел себя разбитым, ибо в конце вечера графиня д’Армальяк, после длинного с ним разговора