Мятежник - Вита Марли

— Вот она, — вручил Гвилисс. — Ильванна Эльг’Каресс. Только осторожно, у него… кхм… экстравагантный вкус. Возможно, этим он и покорил свою супругу.

— А где он сейчас? — заинтересовавшись, эльфийка принялась листать пожелтевшие страницы. — Он жив?

— Уехал с женой в Лахос в годы Первой Мужской Революции. — пока любимая рассматривала литературу, Эолис продолжал касаться губами и носом её шеи. — Больше я о нём не слышал. Если и продолжает сочинять, то уже далеко за морем.

Внезапно, Гвилисс отложила книгу и впилась взглядом в дроу. В её глазах плескалось нечто, похожее на игривый огонь, на предвкушение неизведанного.

— Это так странно, — заявила она. — Ты принёс мне целый ворох непристойной литературы и так спокоен! Словно, это не книги с подробным описанием близости, а невинные детские сказки. Знаешь, в Ливеноре я бы не смогла открыто читать их. Мне привычнее видеть литературу, как поучительные дебри. Дебри, которые иногда захватывают внимание и располагают к раздумьям, но чаще заставляют продираться через них, царапая руки и сбивая ноги в кровь.

Эолис усмехнулся. Его взгляд стал змеиным, скользящим по её лицу, как по спелому персику.

— Ливенор, — промурлыкал он, словно перекатывая во рту горькую ягоду. — После твоих рассказов я представляю его цветущим садом, огороженным колючей проволокой морали. Он красив, вне всяких сомнений, но твоя душа там задыхалась.

Дроу перехватил её руку, притянул к себе, возвращая в объятия.

— А непристойность… — он коснулся её губ, задерживаясь на мгновение, дразня. — Скажи, моя королева, должны ли «поучительные дебри» философствовать? Ты скажешь «непременно должны», но тогда я задам другой вопрос — могут ли они рассуждать о занятиях любовью? Об отношениях мужчины и женщины. Вы, ливенорцы, смеётесь над нашими книгами, а сами ни бельмеса не смыслите. Твой посол, — тут в тоне командира прозвучали нотки ревности, — считает нас дикарями, а на мой взгляд — дикарь он сам. Много ли он дарил тебе наслаждения, моя Гвилисс, если ты дрожала в сладкой истоме от невинного касания языка?

На свой вопрос эльф вообще-то не ждал ответа. И даже не хотел его знать, поскольку мог заблуждаться относительно собственных доводов.

Но Гвилисс ответила:

— Вообще не дарил.

Тишина повисла в воздухе, наэлектризованная признанием. Эолис замер, в его глазах вспыхнула искра триумфа, смешанная с болезненным сочувствием. Ему льстило явное превосходно над соперником, но в реальность услышанного дроу поверить никак не мог.

— Предрекая твоё недоумение, — эльфийка провела рукой ему по волосам, очертила пальцами скулы. — Скажу, что всё «доделывала» сама. Тайком, когда он исчезал в ванной.

Щёки Гвилисс стали пунцовыми от признания и она спешно спрятала лицо, уткнувшись эльфу в плечо. Дроу приподнял любимую за подбородок и впился жадным, ненасытным поцелуем. Целовал, пока её тело не отозвалось сладостной дрожью на каждое его прикосновение. И тогда он — настойчиво и дерзко — усадил её верхом на свои бёдра.

— Твой муж — полная бестолочь, — чувствуя, как в ответ Гвилисс потёрлась промежностью о его пах, Эолис почти зашипел. — Даже я, вольмондский мятежник, уважаю и преклоняюсь перед несокрушимой женской силой. Но сейчас, умоляю, забудь о прошлом невежестве, моя королева. Забудь и позволь мне продолжить ритуал поклонения твоей красоте.

Глава 28

Эолис

Провести всю ночь, обнимая женщину — это ни с чем не сравнимое наслаждение. Эолис накрыл ладонью её грудь, во сне рука непроизвольно скользила вниз, и кончики пальцев касались тонких полосок рёбер. Он мог нежно огладить её бедро, мог прижаться своим телом к мягким ягодицам, или же прильнуть к ней так сильно, чтобы она, вся измученная его ретивой лаской, соприкасалась каждым своим изгибом.

Имея такую возможность — он ею пользовался. Старался урвать, как можно больше. Запомнить крепче, вдохнуть глубже, почувствовать явственнее.

Гаремная жизнь не предполагала подобной роскоши. После соития, вымученного оргазма и последующей порки, его волокли в покои по соседству с комнатой жены. Не слишком приятная постлюдия.

Ночь с Гвилисс была как украденный миг, как глоток свежего воздуха после долгого заточения. Эолис хотел быть ближе, словно иначе чары рассеются и она исчезнет, оставив его одного в пустой постели.

Сегодняшняя ночь вдохновляла.

Напомнила эльфу, за что он боролся и чего пытался добиться. Если сыны Вольмонда получат возможность вот так просто обнимать своих женщин, значит Эолис не зря жил на этом свете. Богиня Полнолуния мудра, покуда в конце жизненного пути — а Эолис крепко сомневался в успехе дриадского контракта — показала ему именно это. Тепло, нежность, близость без страха и унижения.

Единственным, кого дроу прижимал к себе в часы сна, был его собственный отпрыск. Пока тот не достиг возраста отказа от тёплых отцовских объятий. И настало это время довольно быстро, поскольку Илай с малых лет стремился к «взрослости».

Окончательно просыпаясь, Гвилисс невольно пошевелилась и повернулась лицом аккурат к губам командира.

— Спи, моя королева, — мурлыкнул Эолис. — Ещё слишком рано. Я принесу тебе завтрак, а затем отправлюсь на совет. У нас остались нерешённые вопросы и решать их нужно немедля.

— Илай, — шепнула ему любимая. — Встреться с ним. Он хотел поприветствовать тебя, едва узнал, что ты вернулся. Но я с такой прытью припустила домой бегом, что твой сын остался не у дел. Прости. Это было своекорыстно с моей стороны.

Эолис с досадой прикрыл глаза. Впервые на своей памяти он так увлёкся, что позабыл про собственного сына.

— Какое, однако, попустительство, — улыбнувшись, эльф взял Гвилисс за руку и поцеловал костяшки пальцев. — Конечно, я должен сперва увидеть его, но постой… — едва слова любимой окончательно достигли его понимания, дроу нахмурился. — Когда ты успела завести знакомство с Илаем? Безусловно, ты могла видеть его, но твои занятия никак с ним не связаны.

Лицо Гвилисс стало серьёзным. Улыбка исчезла вместе с тенью кокетства.

— Он попросил научить его ливенорской хореографии. Вместе с друзьями он готовит какой-то танец. Я не спрашивала зачем, потому что знаю, что всё происходящее здесь — не моё дело. И всё же, не смогла ему отказать.

Эолис ощутил укол ревности, абсурдной и неуместной в его возрасте и положении. Ревность к сыну, который просил его женщину о танце. Глупо. А ещё — противоречиво.

— Зачем? — прозвучало с ноткой злости.

Эльфийка не знала о планах мятежников и сделала то, чего Эолис в глубине души не хотел больше всего на свете — приблизила к успеху его сына.

— Я почувствовала себя обязанной, — её слова звучали как оправдание. — Меня учат магии, со мной говорили как с равной. Это странно, ведь я — женщина,