Гондола химер - Морис Декобра

красавцы и молодые снобы, претендующие на покупку того, что никогда не продается. Я каждый день встречала вас и вам подобных в отелях и на курортах… Я видела вас с красивыми женщинами, которых вы обвешивали жемчугом и укутывали в дорогие меха. Они улыбались вам, чтобы не укусить вас, и пудрились без нужды, чтобы не надавать вам пощечин… Вы, без сомнения, их желаете. Вы, может быть, даже любите их. Но у вас нет внутреннего чутья, чтобы понять, что их ласки, вынужденные… Хорошо, если вы попадаете на белокурую куклу, умеющую говорить папа и мама. Она не страдает. Но плохо, если ваша жертва, существо чувствительное и нежное, если у нее есть сердце и мозг. Как часто тайком от вас плачет она над орхидеями, которые вы ей подносите, и тоскливо протягивает руку к очень бледному и очень скромному букету фиалок. Но все это слишком высокая материя для вас, мистер Джимми, царек целлулоида… Мои суждения слишком торжественны и непривычны для вашего узенького черепа чемпиона в бейсбол. Вас не учили размышлять над этими вопросами на спортивных площадках в Роттенбрайне… Впрочем, я не упрекаю вас. Чтобы понять женщину и быть любимым настоящей женщиной, а не ничтожным, легкомысленным созданием, нужна глубина, которая не будет вам доступна никогда. Итак, допустим, что я говорила с вами о курсе хлопка на Wall-street[88] или о последнем рекорде в бейсбол, и скажите мне, чему я обязана честью вашего неожиданного визита?..

Речь леди Дианы окончательно убила самоуверенность Джимми. Его скрещенные ноги разжались и руки смущенно повисли вдоль пиджака. Он бормотал что-то, совершенно потеряв способность объясняться. Слова возмущения рождались у него на языке, не смея сорваться; он хотел одновременно и извиняться, и возмущаться, протестовать и просить прощения. Наконец, он выговорил:

– Хорошо, хорошо, Диана, я… О. Диана, вы упрекаете меня за то, что я пришел… Послушайте, Диана!.. Это нехорошо… После поисков в течение двадцати дней я нахожу, наконец, вас в Неаполе; в этой гостинице… Я отправил по вашим следам трех сыщиков, и я…

– Что? Вы осмелились это сделать?

– Простите. Диана!.. Я не мог больше оставаться один в пустынном дворце в обществе Отелло, который в конце концов обвенчался-таки морганатическим браком с кошкой старой графини Орсоло.

Леди Диана не могла удержаться от смеха:

– Неужели?.. Вашей обезьяне удалось?

– Да, Диана!.. среди белого дня на балконе Реццонико… Сорок остановившихся гондол и десять наведенных кодаков присутствовали при этой церемонии… Графиня прислала мне нотариальное заявление, а директор Антверпенского зоологического сада, предупрежденный телеграммой, уже купил у меня будущий приплод… Серьезно, Диана, мое одиночество убивало меня, я не мог больше выносить эту сентябрьскую атмосферу Венеции. Ресторан «Даниэли» полон парочек, глядящих в глаза и пожимающих друг другу руки, лагуна усеяна новобрачными, и, куда ни пойдешь, всюду наталкиваешься на влюбленных. Королева Адриатики напоминает в этот период старую красавицу, возобновляющую светские знакомства между двумя партиями в карты. Отчаявшись в своем одиночестве, измученный вашим упорным молчанием, я нанял трех сыщиков. Один исследовал побережье озер – он вернулся с носом. Другой отправился в Сицилию и вернулся с солнечным ударом. Третий обыскивал Рим. Он то и сообщил мне о вашем отъезде в Неаполь.

– Вы осмелились преследовать меня и поверять ваши секреты сыщикам?

– Я слишком страдал, Диана!.. Мне хотелось знать, уехали ли вы одна, вследствие внезапного припадка неврастении, или же…

Джимми замолчал.

– Дальше, – сказала леди Диана.

– Или же был другой мужчина…

– Вы считаете меня способной на это?

– Простите меня, но я совсем запутался, я скатываюсь вниз по наклонной плоскости… Я даже заподозрил Ручини в желании отнять вас у меня.

– И что же сообщил вам ваш сыщик?

– Что вы прожили в полном одиночестве больше месяца, в маленькой квартире возле сада Боргезе.

– Итак?

– Итак, я идиот!

– Сократ сказал: «Познай себя», – вы помните это, Джимми?

– Этот генерал был прав.

– Сократ?.. Генерал?

– Ведь это он командовал во время отступления армии «Десяти Тысяч?»

– Не будем вдаваться в подробности. Джимми… Греческая история имеет очень мало общего с территорией Соединенных Штатов… Да и не в этом дело. Вы хотели найти меня: вам удалось это. Вы боялись застать меня в объятиях другого. Ваши подозрения оказались неосновательными. Что же вам еще угодно?

– Вас!

– И только?

Диана, не будьте жестоки и не иронизируйте. Я прекрасно знаю, что не обладаю перлами ума, достойными столь утонченной женщины. Я просто славный малый, вот и все.

– Реклама!

– Ничего подобного. Я просто хочу сказать, что я далеко не злой человек, и, если бы у вас действительно оказался любовник, я закрыл бы на это глаза при условии, что мой соперник не был бы ни красивее, ни умнее меня.

– О, этой опасности вы можете не бояться, Джимми, мне было бы слишком трудно найти человека глупее вас.

– Я не совсем ясно понимаю смысл вашей фразы.

– Мужчины всегда задают вопросы, а женщины изобретают ответы… И трудно сказать, кто из них успевает больше… Послушайте меня, Джимми, возвращайтесь в Реццонико снова пить ваш gin-fizz в баре Эксцельсиор. Через шесть недель, шесть месяцев или шесть лет вы снова увидите меня…

– О. Диана, как я не люблю неопределенности… Я унаследовал эту привычку от моей матери, которая подклеивала, нумеровала и распределяла в регистр любовные записки моего отца… Когда вы полагаете вернуться в Венецию?

– Никогда.

Джимми расхохотался. Шутка показалась ему удачной. Он повторил:

– Никогда, никогда?

Леди Диана подтвердила. Джимми взял свою шляпу и перчатки и, дружески похлопывая Диану по плечу, проговорил:

– Диана, я жду вас в субботу; «Тритон» будет у пристани… Решено, в следующую субботу. Спокойной ночи!..

Он быстро поцеловал леди Диану в затылок и, насвистывая, направился к дверям. На полдороге он обернулся.

– Между прочим, если я встречусь когда-нибудь с вашим поклонником, я не скажу ему, что приезжал за вами в Неаполь… Честное слово!

Он исчез.

Леди Диана, не оглянувшись, продолжала полировать себе ногти у окна, созерцая Castello dell’Ovo. Она забыла уже про визит Джимми, как забывают о появлении в комнате пчелы, делающей три поворота, ударяющейся о стекла и улетающей.

* * *

Леди Диана и Ручини вернулись семи часам. Они проехали по залитому солнцем Неаполю, по тенистым садам парка Marguerite, окружающего замок Сант-Эль. Сидя, обнявшись, у окна, они любовались Везувием, этой китайской шапочкой, украшенной страусовым пером черного и белого дыма, расплывавшегося в лучах заходящего солнца. По асфальту Партенопы бродили неаполитанцы. Гавань св. Викентия выступала своим длинным каменным острием на фоне моря.

Были ли ослеплены их глаза красотой залива, или же созерцанием величия их любви? Украшает ли рамка страсть? Что возвеличивает людей, окружая их ореолом, – чудесная красота природы, бросающая в лицо обманчивое очарование своих пейзажей, или же излучение внутреннего скрытого чувства? Диана и Ручини любили друг друга. Их сердца трепетали при малейшем прикосновении и взгляде. Лейтмотив мелодии, цвет неба, мимолетный аромат, нежное прикосновение, слово оживляли их чувство, давали ему страдание или радость. Они страдали из-за пустяков, приобретавших для них значение, и наслаждались красотой, которую они идеализировали. Слитые в одно целое своими чувствами, нервами и телами, они переживали одновременно моральные радости и физические наслаждения. Сознание этого совершенного единения заставляло их молчаливо любоваться Неаполитанским заливом, охваченным алой краской и в золотом сиянии заката.

Раздался звонок телефона, нарушивший очарование грез. Металлический звук заставил вздрогнуть леди Диану. Это было возвращением к действительности, холодной, жестокой и неумолимой. Ручини подошел к телефону.

– Pronto! Да… Кто меня спрашивает?

– Дама, ответил швейцар. Она просит, чтобы господин граф немедленно принял ее. – Я не принимаю неизвестных людей. Пусть назовет свое имя!

Ручини повернулся к Диане. Она заметила, что его взгляд стал жестоким и сверкающим. Воин вытеснял любовника. Диана нежно спросила:

– Вас хочет видеть женщина?

– Не называя себя… Я не люблю этих мистификаций. Надвигающиеся