Жестокий. Моя по контракту - Виктория Кузьмина

Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Волков стоял на ринге, опираясь о канаты, с разбитой губой, ноющей ногой и оглушительной тишиной в голове. Уходит. Марат. Его тренер. Человек, который был с ним с самого начала, с подвальных залов. Его якорь. Его последняя связь с тем временем, когда он был просто талантливым, злым пацаном, а не «Волком». И он уходит. Из-за нее. Из-за его… чего? Его слабости? Его потери контроля? Егостыда, который он не хотел признавать?

Дом Волкова встретил его гробовой тишиной. Пентхаус, огромный, дорогой, сияющий холодным порядком, казался пустыней. Он прошелся по нему — мимо кухни из стали и стекла, где не пахло едой, мимо гостиной с панорамными окнами, где никто не ждал, мимо стерильной спальни, где не было тепла. Одиночество сжало его, холодное и тяжелое, как панцирь.

Он опустился в кресло перед огромным экраном. Включил запись. Бой его будущего противника, Ковалева. Мощные удары, быстрые ноги, хищный взгляд. Опасность. Волков должен был анализировать. Искать слабые места. Продумывать тактику. Его нога ныла. Ребра болели от ударов Марата. Голова гудела от похмелья и от слов тренера:«Размазал бы в пыль… Ухожу… От тебя».

Он смотрел на экран, но видел не Ковалева. Он видел кровь на своей подушке утром. Пустой холодильник Алины. Ее худую спину, когда она выходила из кабинета. Смеющуюся девчонку с венком из одуванчиков. И каменное лицо Марата, произносящего приговор.

«Почему?»— снова застучало в висках. Почему он так с ней? Потому что она была слабой? Потому что она позволила? Это не оправдание. Он перегнул палку. Позволил себе то, что не должен.

Волков нажал на паузу. Ковалев замер на экране в агрессивной стойке. Волков откинулся в кресле, закрыл глаза. Тишина дома была оглушительной. В ней не было ответов. Только гулкое эхо его собственных ошибок и надвигающийся гул трибун, которые могли освистать его, если он проиграет. И если Марат уйдет… он останется один. Совершенно один. Как Алина в своей пустой квартире. Эта мысль была страшнее любого противника.

Глава 24

Звонок разорвал тишину квартиры, где Алина пыталась сосредоточиться на отчетах для Волкова. Экран ноутбука плыл перед глазами, боль в виске пульсировала в такт курсору. На дисплее — имя, от которого кровь стыла в жилах:«Мама».

Сердце екнуло. За годы молчания — редкие, холодные переводы и еще более редкие, неловкие звонки с упреками. Чтосейчас? Алина сглотнула ком страха и подняла трубку.

— Алло? — голос прозвучал чужим, напряженным.

— Алина? Это мама. — Голос на том конце был необычно взволнованным, почти паническим. — Слушай, тут... проблема с Кириллом.

Кирилл. Младший брат. Родной по крови, но абсолютно чужой человек. Алина видела его пару раз в жизни, мельком, фотографиях у матери. Высокий, угловатый парень.

— Он... он взбесился! С отцом поругался в пух и прах! Собрал вещи и ушел! К какому-то другу! — Мать говорила быстро, срывающимся голосом. — Два дня не выходит на связь! Отец в ярости, говорит, пусть на улице ночует! Но он же ребенок, Алина! Ему всего семнадцать!

Алина слушала, чувствуя, как внутри все сжимается в ледяной комок. Ей было пять, когда мать ушла, бросив ее с умирающим отцом и собакой.

— Мама... — начала она осторожно.

— Я не могу его взять обратно сейчас! Отец не успокоился! — перебила мать. — Алина, умоляю! Пусть переночует у тебя? Пару дней? Пока уговорю отца? Он не злой, просто упрямый... как отец твой был... Он тебе не помешает! Просто переночует!

Просьба висела в воздухе, нелепая и жестокая. Пустить в свою крошечную, пропитанную болью и страхом квартиру чужого парня? Брата, которого она не знает? Но в голосе матери звучала настоящая, хоть и эгоистичная, паника. И где-то глубоко, под слоями обиды, шевельнулось что-то... сестринское?

— Хорошо, — выдохнула Алина, ненавидя себя за эту слабость. — Присылай адрес. Пусть приезжает. Но только на пару дней.

— Спасибо! Огромное спасибо, доченька! — Голос матери дрогнул от облегчения. — Я сейчас же напишу ему! Ты спасла нас!

Через два часа звонок в дверь заставил Алину вздрогнуть. Она открыла. На пороге стоял высоченный парень с огромным рюкзаком за плечами и скейтбордом в руке. Черные, чуть растрепанные волосы, умные, настороженные карие глаза, знакомые до боли — точь-в-точь как у отца в молодости на фото. Кирилл.

— Привет, — он кивнул, не улыбаясь. — Ты... Алина? Мама сказала... — Он замялся, оглядывая тесную прихожую.

— Да, заходи, — Алина посторонилась, чувствуя себя нелепо. — Проходи. Рюкзак... куда-нибудь поставь.

Он вошел, скромно прижав скейт к стене. Тишина повисла густая и неловкая. Два незнакомца, связанные кровью и предательством одной женщины.

— Спасибо, что пустила, — наконец сказал Кирилл, снимая рюкзак. — Тут... на пару дней. Пока мама с папой не остынут.

— Что случилось? — спросила Алина, указывая на единственный стул на кухне. Сама села на табурет.

Кирилл тяжело вздохнул, опускаясь на стул. Его движения были угловатыми, подростковыми, но в глазах — взрослая усталость.

— Армия. Отец — генерал, ты знаешь. Говорит, военное училище — единственный путь для мужчины. Чести, долг, карьера... — Он передразнил отцовский тон. — А я... я хочу быть механиком. Мотоциклы, машины... У меня руки, голова. Я в гараже у друга полмашины разобрал и собрал! А он... — голос парня дрогнул от обиды, —...он говорит: "Позорище! Ты не мой сын!" Мама встала на его сторону. Как всегда. Вот я и свалил.

Алина слушала, и кусок льда в груди начал таять."Не мой сын"."Позорище". Знакомые мелодии материнского дома, только в другой тональности.

— А ты? — Кирилл посмотрел на нее прямо. — Мама... она почти ничего не говорит. Только что ты учишься. Далеко. Что... что случилось с твоим отцом? И... ты здесь одна?

Вопросы были прямыми, неудобными. Но в его глазах не было праздного любопытства, только искренний интерес. К сестре. Которой у него никогда не было.

Алина глубоко вдохнула. И начала говорить. Сначала робко, потом все увереннее. Об отце — сильном, смешном, слепом. О Комиссаре — его верном друге и ее последней связи с папой. О болезни пса. О страшной сумме на операцию. О работе в клубе, чтобы платить за лечение. Она не сказала о Волкове. О цене. О синяках. Но рассказала о борьбе, о бессонных ночах за чужими дипломами, о пустом холодильнике и надежде на Питер. Она рассказала о том, как мать ушла, когда отец ослеп, бросив их, потому что ее новый, «обеспеченный» муж