Судьба самозванки - Амо Джонс

‒ Найт, черт… ‒ она пытается протиснуться вперед, но я чувствую, как мои яйца сжимаются, когда ее стеночки пульсируют вокруг меня, как гребаные тиски.

Ее спина ударяется о книжную полку, когда клитор трется о мой таз. Член ударяется о шейку матки с каждым толчком, и ее ноги сжимаются вокруг моей талии, а дыхание становится более отчаянным. Я ловлю каждый стон движениями языка, мои клыки удлиняются по мере того, как я приближаюсь к тому, чтобы взорваться.

Ее тело напрягается, и я чувствую точный момент, когда она высвобождается вокруг меня. Ее тело яростно дергается, когда сперма изливается и стекает по яйцам. Я сильнее сжимаю ее горло, пока не чувствую, как ее трахея рвется у меня в ладони.

‒ Черт возьми, Лондон… ‒ я стону, так близко, что уже чувствую жар, готовый вырваться из меня. Я просто знаю, что это будет жестоко и быстро. Я слишком долго хотел этого, чтобы она трахала меня с ненавистью, с синяками по всему телу.

Я чувствую прохладный металл на затылке, и мне почти хочется закатить глаза.

‒ Ты думаешь, это помешает мне кончить? ‒ настаиваю я, бросая ей вызов пристальным взглядом.

Она не отвечает, но я чувствую, как лезвие рассекает мою кожу за шеей. Адреналин разливается по венам, и моя хватка на ее горле усиливается еще сильнее. Паника вспыхивает в ее глазах на секунду, когда я замедляю свои толчки.

‒ Придется придумать что-нибудь получше, детка, ‒ я протягиваю руку за шею, чтобы забрать у нее лезвие, поднося его к ее рту. Я погружаю его внутрь, наблюдая, как красная жидкость стекает по ее идеальным губам, прежде чем позволить ему упасть на пол, когда я вытаскиваю его, только для того, чтобы заставить ее развернуться, прижимая лицо к одной из книжных полок.

Обернув ее длинные волосы вокруг запястья, запрокидываю ее голову назад и шлепаю по заднице другой рукой, наклоняясь, чтобы оценить сцену.

‒ Ты же знаешь, мне нравится, когда ты дерешься.

Я вхожу в нее так сильно, что ее спина выгибается дугой, а крик, срывающийся с губ, оставит истории на этих стенах.

Я сильно трахаю ее. Грубо. И быстро. Даже несмотря на то, что она только что нанесла мне удар, тем же гребаным клинком, которым убили короля.

‒ Найт! ‒ она визжит, но я не сдаюсь.

‒ Что? ‒ я смеюсь. ‒ Ты хочешь, чтобы я прекратил?

‒ Ты…

Я жестко трахаю ее, яйца ударяются о ее влажную киску с каждым толчком. Ее влагалище плачет от удовольствия, оставляя капли слез, скользящие по моим яйцам, когда ее охватывает дрожь. Ее тело ‒ игрушка, о которой я и не подозревал, что хочу, и теперь, когда она у меня есть, я собираюсь разобрать ее на части и изучить изнутри. Посмотрим, что, блядь, заставляет ее жить.

‒ Ты знаешь, что ты моя, Лондон ‒ скажи это.

Когда она не отвечает и пытается подавить стоны, срывающиеся с губ, я еще сильнее дергаю ее за волосы, так сильно, уверен, что вырвал прядь.

‒ Скажи это!

‒ Эх! Никогда, ‒ я вытаскиваю член из нее и смотрю, как моя горячая сперма разливается по ее заднице и платью. Я отступаю, отстраняясь, когда она, спотыкается, и покорно опускается на землю.

Она смотрит на меня снизу вверх со своего места, волосы смотаны в узел, а макияж размазан.

‒ Я тебя ненавижу.

‒ Может быть. Но твоя киска ‒ нет.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, не в силах осознать, какого черта я только что сделал. Смесь раздражения и неверия переполняет меня, и я знаю, что я должен делать. Я делаю. Потому что, как бы я ни пытался бороться с этим, я знаю, что Лондон ‒ настоящая обуза. Она только что пыталась убить меня, черт возьми, во время секса.

Эта сука сумасшедшая. Если я не смогу заслужить ее прощение, я, блядь, заберу его у нее так, что она даже не узнает.

Двенадцать

Лондон

Я оглядываюсь на большую дверь, которая закругляется по краям аркой, прежде чем вернуться к толстому ковру. Белый ‒ это почти пощечина всему, чем я не являюсь. Чистота этой вещи сама по себе оскорбляет меня.

Я подношу руку к хрустальной ручке. Обсидиан. Поворачивая, я толкаю ее вперед и изумленно смотрю на то, что раскинулось передо мной. Чистые стены и блестки сверкают на фоне большой люстры, висящей в центре помещения. Она, блядь, горит. Все горит. Запах подгоревшей карамели мягкими волнами разливается в воздухе, и я медленно снимаю туфли на шпильках, наклоняясь, чтобы поднять их, прежде чем сделать следующий шаг.

Лучше бы этому дерьму быть иллюзией. И блядь. Есть ли где-нибудь, где я могу вытереть сперму со своей задницы, как дешевая сучка, которую только что трахнули ради прощения? Я справлюсь с Найтом. Найт для меня ‒ это, как езда на мотоцикле… если бы мотоцикл направлялся в ад. Он подумает, что я пыталась его убить? Вероятно. Пыталась ли я его убить? Вероятно.

Я переступаю порог.

‒ Черт.

‒ О! Вы здесь! ‒ из одной из дверей в конце комнаты выбегает женщина с корзинкой в руках. Она выше, стройнее, и у нее светлые волосы, коротко подстриженные по кругу.

Она ставит корзину на кровать, и одеяло колышется, как плавная волна.

‒ Я Анджела, ваша дева.

‒ Моя, кто? ‒ я поднимаю бровь, не уверенная, что и думать. Белая, чистая эстетичная спальня с единственными всплесками цвета, исходящими от женственных цветов, посаженных по углам и стенам комнаты, а теперь еще и дева? Ледженду нужно вытащить свою задницу сюда и развеять эту иллюзию. Синнер, чертовски уверена, что этого не сделает.

Я опускаюсь на пятки рядом с кроватью, кладу руку на один из золотых столбиков. И слегка встряхиваю его, чтобы проверить. Именно так я и думала. Чистое золото.

‒ Гребаный придурок.

Она сжимает губы, но возится с корзинкой, раскладывая лосьоны на кровати. Блеск единорога, скраб для Пикси, конопляное масло для тела. Я бы никогда ни в чем не нуждалась.

‒ Я в спальне по другую сторону этой двери, ‒ она смотрит через мое плечо, и я следую за ее взглядом. За моей кроватью есть стена, но на другом конце этой стены есть дверь ‒ намного меньше той, через которую можно попасть