Мост душ - Виктория Шваб

Смотри и слушай. Узри и узнай. Вот что ты такое.

Слова, заготовленные для призрака. Но они подходят и для живых. Я встречаюсь взглядом с отражением в зеркальце.

— Меня зовут Кэссиди Блейк, — тихо произношу я. — Мне двенадцать лет. В прошлом году я обокрала саму Смерть. Я выжила, тогда как должна была умереть. Я осталась, хотя должна была уйти. Я выжила однажды, и выживу снова. Меня зовут Кэссиди Блейк, — повторяю я. — И я не позволю утащить себя во тьму.

Часть четвертая

Эмиссар Смерти

Глава восемнадцатая

Существует два способа найти Смерть. Либо ты отправляешься на её поиски; либо ждешь, пока она сама найдет тебя. Мы выбрали последнее, но с наступлением утра я начинаю сожалеть о своем выборе. Лара, Джейкоб и я следуем за моими родителями и их съемочной группой по отелям с привидениями.

По-видимому, в Новом Орлеане сложно найти отель без призрака. Со слов Лукаса, когда-то половина отелей была школами или детскими домами, пока они не сгорели дотла, как и весь Квартал.

«Где же ты?» — думаю я, пока мы стоим в одной из комнат «Бурбон Орлеан», а мамин измеритель ЭМП трещит и подвывает, а однажды, я клянусь вам, даже хихикает. Я вздрагиваю и отступаю, прислоняясь к стене только для того, чтобы почувствовать, как Вуаль откидывается, озорно нашептывая мне.

Приходи и поиграй.

Но я противлюсь притяжению. Охота на призраков официально приостановлена. Мы посещаем и другие отели: «Монтелеоне», «Эндрю Джексон», «Дофин». В каждом из них камеры вспыхивают, и папа рассказывает историю отеля, а мама — истории о его призраках. О тенях, которые сидели на краю детских кроватей, и о детях, которые до сих пор играют в коридорах. О вещах, которые пропадают, и о вещах, которые находят. Сложно сосредоточится на съемках. Нервы напряжены, чувства обострены. Я прислушиваюсь к эфиру, ожидая любого изменения. Когда все звуки исчезают из комнаты, или появляется холодный ветерок, или голос, доносящийся из темноты.

— Мы найдем тебя, — говорит он.

«Приходи и попробуй», — думаю я.

Судя по всему Джейкоб и Лара такие же нервные, хотя они пытаются это скрыть, впрочем получается у них плохо, она пытается улыбаться и притворяться, что слушает шоу моих родителей. И что дрожит она от маминых историй. Лара держит руку на рюкзаке, готовая применить изгоняющее заклинание, как только Эмиссар сделает свой ход. Но вот уже несколько локаций спустя, мы так и не нашли никаких признаков его присутствия.

Солнце стоит высоко и припекает, когда мы проезжаем мимо Старого Монастыря Урсулинок, массивного здания, которое возвышается за высокими стенами и скульптурными изгородями. По словам папы, этот монастырь старше Соединенных Штатов. Со слов мамы, здесь появились американские вампиры. Или, по крайней мере, легенды об этих самых вампирах. Очевидно, девочек — подростков прислали сюда из Франции, и они прибыли в Новый Орлеан бледные и изможденные, сжимая в руках ларцы — шкатулки. В этих самых шкатулках находились их пожитки. Но мифы разрастались до тех пор, пока люди не поверили, будто это были не ларцы, а самые настоящие гробы, а следовательно сами девушки — нежить. Пока мама и папа рассказывают, я держу одну руку в кармане, крепко сжимая стеклянный глаз и жду, жду, жду и жду. Но я не ощущаю ничего странного, за исключением зова Вуали. Может, я должна ощущать облегчение. Но я ничего не чувствую. Вместо этого, я ощущаю себя человеком, у которого перехватило дыхание и не хватает воздуха.

* * *

Я знала, что рано или поздно мы окажемся здесь. В самом наводненном привидениями месте в Новом Орлеане. Мы стоим перед особняком ЛаЛори, глядя на приземистое каменное здание во всю ширину квартала.

— Знаете, — произносит Джейкоб, — а я только начал думать, что с точки зрения привидений, этот город не так уж и плох.

Я смотрю на дом. В нем три этажа, вместо обычных двух, как принято в Квартале, и он как будто нависает над более низкими зданиями, подобно тени, несмотря на бледно-серый цвет камня. И я вздрагиваю, несмотря на жару.

Я бывала в Мэри Кинг-Клоудз, где людей замуровывали прямо в стены, пока они еще были живы. Я бывала в парижских катакомбах, где просто миллион костей. Местах, где прошлое просачивалось сквозь Завесу, и из-за нее доносились голоса и звуки. И даже будучи на улице, я понимаю, что это одно из таких мест. И внезапно, я понимаю, что предпочла бы встретиться лицом к лицу со смертью, нежели войти внутрь.

Парадная дверь находится в стороне от тротуара, это белый склеп под каменной аркой, вход закрыт черными железными воротами. Кончики перекладин острые, словно стрелы, и туда вовсе не тянет войти.

Прочь, будто бы доносится из здания.

Я оглядываюсь по сторонам, почти надеясь на визит Эмиссара, но по-прежнему, никаких признаков его присутствия, в это самое время Лукас вынимает ключ из кармана и отпирает дверь, наружу просачивается затхлый воздух. Я вспоминаю историю Адана в самый первый день, о звонке, раздавшемся в доме, хотя там никого не было. И я знаю, что это была история о приведениях, которую рассказывают вместо реального ужаса, из тех, что рассказывают о месте после того, как на них видели привидения, вместо тех, что объясняют, как именно те приведения там появились.

— В прошлом Нового Орлеана множество теней, — говорит папа, — но эта одна из самых мрачных. Его голос низкий и строгий каждый раз, когда он говорит на камеру.

Мы переступаем порог, и Завеса хлопает пологом передо мной. Волна ненависти, боли и страха настолько острая, что у меня выходит весь воздух из легких. Лара втягивает воздух, и, судя по всему, она тоже чувствует всё это. Давление от разрухи. Гнев мертвых. Дым выжигает мне глаза, хотя в прихожей холодно и пусто, а в ушах слышен тяжелый ритм, словно чьи-то костяшки стучат по дереву.

— Мадам ЛаЛори была светской львицей, — говорит мама без своей обычной жизнерадостности, — а еще серийной убийцей. В то время по всей стране свирепствовали ужасы рабства, ЛаЛори выделялась огромным размахом в своей жестокости.

Лукас смотрит в мраморный пол, его руки сжаты в кулаки.

— Всё всплыло наружу во время одной из вечеринок, — говорит папа. — Начался пожар, который быстро распространился по всему дому. Все вовремя выбрались, по крайней мере, они так думали. И всё же из горящего дома доносились голоса, — он тяжело сглатывает. — Даже после того, как пожар был потушен,