Интермеццо Лина - Рита Трофимова

юная была, совсем ребёнок, и вся жизнь впереди — учиться и опыта набираться, а ты родилась беленькая, словно ангелочек. Эла так и назвала тебя Евангелиной. Знаешь, что означает это имя? Во благо! Благо ты наше! Вот и забрала я тебя, доченьку мою! А Элу к деду отправили подальше от злых языков. Она не хотела, всё домой рвалась. Любит она тебя, любит и переживает!

— Так любит, что даже не интересуется, не поговорит со мной? Не спросит?.. — Тело Лины налилось свинцовой тяжестью, истерика скопилась в груди болезненным сгустком, грозясь прорваться в любой момент.

— Ну что же ты, доченька, что же ты. — Марта, почувствовав неладное, поднялась со стула и отчаянно прижала дочь к груди. Лину тут же окатило ознобом, настолько холодной ей показалась мать. Она попыталась отстраниться, но женщина крепко удерживала её.

— Линочка, родная, да ты вся горишь, — воскликнула Марта, — где же градусник?

Девочка позволила Марте уложить себя в постель и измерить температуру — сопротивляться не было сил. Жара она не ощущала — лишь внутренний трепет, накатывающий волнами.

Ртутная дорожка подскочила до сорока одного, и Марта в испуге заметалась по комнате.

— Да ты заболела, доченька моя! Что же это делается⁈ Сейчас я, сейчас, только за Эдиком сбегаю, — заголосила женщина и, позабыв про свои болячки, побежала к соседям Полянским.

Как только за Мартой закрылась дверь, Лина уткнулась в подушку и наконец разрыдалась.

Ей показалось, что в страданиях прошла целая вечность. Но боль, порождённая жестокой правдой, постепенно отступала, отчаянные рыдания сменились тихим плачем. Мысли путались, эмоции притуплялись, отяжелевшие веки смыкались. Свернувшись клубочком, совсем как младенец в утробе матери, Лина незаметно погрузилась в сон…

Мерно тикали настенные часики, за окном чирикали птички, а в соседней комнате слышались приглушённые голоса мамы Марты и тёти Марины. Лина прислушалась к ним — дверь в её комнате была приоткрыта.

Марта тихо плакала, и Лину внезапно пронзила жалость: «Мама, милая моя мамочка Марта. Она ведь любит меня, по-настоящему любит, а я… зря я ней так… — Лина с силой сжала в кулак простыню, на глаза навернулись жгучие слёзы. — Никакой другой мамы мне не нужно, только она… она!»

— Будем надеяться, что это влияние стресса, Эдик прав. Температура спала без лекарств, — прошептала тётя Марина. — Не нужно было с ней так, Марта. Ведь Эдик предупреждал… — голос тёти Марины дрогнул. — Страшно представить, что могло произойти!

— Я даже подумать об этом боюсь! Что бы мы делали, если б не Эдик… А что я должна была рассказать ей? Что Эла опозорила нашу семью? Что наш папа слёг с инфарктом и умер, как только Линочке исполнился месяц, что я потеряла должность в министерстве? Семья-то неблагополучная. У педагога дочь родила, едва шестнадцать исполнилось! А я чуть грех на душу не взяла, думала ребёночка сразу после рождения в приюте оставить. Да только дочь такой бунт подняла, отстояла! Я на ребенка и смотреть не хотела, но… когда взяла на руки мою Линочку… так сердце сразу и защемило. — Марта снова разрыдалась.

— Тише, Марта, вы разбудите девочку. Самое главное, Лина с нами. Она свыкнется, и всё наладится.

— Она ведь всё для меня, вы понимаете, Мариночка? Если с Линой что-то случится, я не переживу. Я так оберегала её, она ведь особенная — музыку понимает, чувствует всё тонко и мыслит не по-детски, иной раз как скажет, мудро так скажет, а мне и ответить ей нечем. Права она. Мы виноваты перед ней, мы все виноваты, и Эла тоже… Поначалу рвалась, видеть хотела, а потом, потом как отрезало, зажила своей жизнью. Даже не спрашивает про дочь. А девочка чувствует…

— Может, не стоило ей говорить, вы ведь, по сути, и есть мать.

— Легко сказать, Мариночка, видели бы вы её глаза, такой проницательный, умный взгляд.

— Тише, Марта, тише. — Тётя Марина появилась в дверях Лининой комнаты, и девочка притворилась спящей. Женщина подошла, коснулась губами влажного прохладного лба, укрыла простынкой и, крадучись, вышла из комнаты.

— Спит младенческим сном, температуры нет, кажется, кризис миновал!

Марта протяжно вздохнула:

— Марина, вы ведь мне хотели сказать что-то. За всеми этими событиями я припоминаю, вы мне хотели что-то сказать.

— Боюсь, сейчас это будет не к месту, дорогая Марта.

— Что же? — настаивала мать.

— Я жду ребёнка, — восторженно прошептала тётя Марина, — это такое событие для нас с Эдиком, такое счастье! А вдруг у нас родится такая же славная девочка, как Линочка⁈

Лина так и ахнула. Все её недавние горести вмиг отступили, и лучистая радость постепенно заполнила душу, будто тлеющий уголёк тепла пробился сквозь тяжесть невзгод, разгорелся и согрел наболевшее сердце трепетным, удивительным, хрупким счастьем. «Тётя Марина, тётя Мариночка!» — Лина скрестила руки на груди, боясь расплескать это пьянящее чувство.

— Как же я рада за вас, Мариночка, — воскликнула Марта, — вот уж не ожидала…

— У меня только одна проблема. Как рассказать Филиппу? Мне страшно, Марта. Он точно воспримет эту новость в штыки. Он так и не простил меня, не доверяет… дерзит. Как-то я спрашивала его, хотел бы он брата или сестру. И он категорически ответил — нет!

— Мариночка, ребёнок — это чудо, это жизнь! Такую новость нужно преподнести по-особенному. Эдуард! Он должен это сделать. И… думаю, Филипп будет рад!

Глава 17

Дом Полянских замер в ожидании известий. В непривычной тишине пустых комнат гуляли сквознячки, покачивая шторы на окнах гостиной. Цокал маятник настенных часов, а стрелки циферблата приближались к девяти вечера. Объятые рыжим пламенем берёзовые поленья уютно потрескивали в камине, сочились смолистым дымком, наполняя пространство сладковатым древесным ароматом. Горящие искры взвивались и исчезали в дымоходе. Лина тайком поглядывала на Филиппа. Тот лежал на противоположной стороне дивана с книгой в руках и делал вид, что всецело поглощён чтением. А может, он и правда так увлёкся, что выпал из реальности? Бывают ведь такие истории.

«Остров сокровищ», Роберт Льюис Стивенсон, пробежалась глазами девочка по синей обложке и, тяжко вздохнув, вновь посмотрела на пылающий огонь. Ей так хотелось отогреться и избавиться от всех невзгод и несчастий, но тёплое дыхание камина не спасало — лишь усиливало тревогу. Вот погаснет пламя, и умрут её последние надежды…

Кто бы мог подумать, что они с Филиппом будут