432 часа - Джессика Гаджиала

— Видимые, да? — спросил я, ухмыляясь, и она услышала веселье в моем голосе, заставив ее взглянуть на меня. — Мне кажется, это означает, что есть и невидимые.

— Есть такое, — призналась она. — Мы можем назвать это подростковым идиотизмом.

— В подростковом идиотизме нет ничего плохого. Однажды мой друг заставил меня пойти за грибами и покататься на хреновых шарах по лесу. Деревья ожили и рассказывали мне истории.

В ответ на это у нее вырвался смешок.

— Извини, — сказала она, все еще посмеиваясь. — Я уверена, что это было ужасно, но в то же время забавно. Какие истории они тебе рассказывали?

— Они обсирали другие породы деревьев. Очевидно, плакучие ивы были плаксивыми эмо. А Дубы считали, что они лучше всех остальных. Они также жаловались на дятлов. Сойер сказал, что он протрезвел первым и увидел, как я обнимаю дерево и уверяю его, что стану для него пугалом в виде человека, чтобы птицы больше не клевали его кору.

— Может быть, у Сойера есть это на видео? — спросила она.

— К счастью, мои подростковые шалости имели место до того, как началось массовое использование звукозаписи. Никто не знает эту историю, кроме меня, Сойера, а теперь и тебя.

— Нам действительно повезло, — согласилась она, кивая. — Не так уж много свидетельств того, что я чрезмерно выщипывала брови. Или когда я пользовалась бежевой помадой с яркой коричневой подводкой. Это был… образ. Я рада, что его никто не помнит.

— У меня был период очень длинных и широких штанов, — признался я.

— На шесть дюймов глубины в воде в дождливые дни? — спросила она, хорошо помня этот этап мужской моды. — И цепочка от пояса к пустому кошельку?

— Эй, он не был пустым. Там был старый презерватив, который я стащил у старшего брата подруги. И, да, если тебе интересно, к тому времени, когда я нашел кого-то, кто захотел бы лечь со мной в постель, у этой чертовой штуки истек срок годности.

— Мне трудно в это поверить.

— Срок их действия истекает, — сказал я, кивая, намеренно делая вид, что не понимаю ее.

— Я говорила о том, что тебе потребуется много времени, чтобы найти девушку, которая согласится.

— Я был долговязым ребенком с лицом, похожим на пиццу, — признался я. — Мне потребовались годы, чтобы превратиться в того обезоруживающе красивого мужчину, которым я являюсь сегодня, — сказал я ей, наблюдая, как она широко улыбается мне. — И к тому времени мне удалось развить в себе некоторую индивидуальность. Так что теперь я — лучшее из обоих миров.

— Я встречала много мужчин, которые, несомненно, выросли привлекательными, и их характеры были такими же глубокими, как лужа, — сказала она, пожимая плечами. — Я думаю, что периоды неловкости делают нас всесторонне развитыми людьми. Итак… что считается едой в этом городе? — спросила она, ухмыляясь мне, словно безмолвный вызов, с помощью которого я пытался вывести ее из себя.

Что ж, возможно, Навесинк-Бэнк и не был Нью-Йорком с сотнями ресторанов, предлагающих сумасшедшие блюда, но то, что мы делали, мы делали хорошо.

— У тебя есть настроение отведать итальянской кухни? — спросил я.

— Всегда, — немедленно ответила она.

— Тогда у меня есть заведение с отличной кухней, хорошим вином, фантастической атмосферой и потрясающей историей…

Потому что я был уверен, что она никогда раньше не ела в ресторане, принадлежащем мафии…

Глава 10

Миранда

— Не может быть, — сказала я, качая головой и потягивая вино, которое принес нам сам хозяин. — Этот милый джентльмен? — спросила я, думая о его великолепном костюме и привлекательном лице с волосами цвета соли с перцем.

— Этот милый джентльмен возглавляет самую известную мафиозную семью в штате, — сказал он мне, кивая. — Он и его сыновья, — уточнил он.

— И люди просто… знают об этом?

— Я не уверен, сколько статистически обычных людей знают об этом, — признался он, оглядываясь по сторонам. — Семья Грасси прилагает все усилия, чтобы их имена не попали в газеты или новости, поэтому вполне возможно, что более двух третей присутствующих здесь людей понятия не имеют.

— Но это значит, что треть из них знает? И они продолжают приходить сюда поесть?

— Ты уже видела это место, — сказал он, махнув рукой в сторону балкона над водой. Готова поспорить, что, если бы позволяла погода, сидеть там и есть было бы восхитительно. Особенно ночью. — И еда здесь лучшая, какую только можно найти в округе. Навесинк-Бэнк — это… любопытный городок.

В том, как он произнес «любопытный», было что-то такое, что сразу разожгло мое любопытство.

— Интересно, каким образом?

— Итак, ты знаешь, что мафия раньше в значительной степени управляла городом?

— Да, конечно, — согласилась я, кивая. Они приложили руку буквально ко всему.

— Ну, здесь все так и есть. Только это не просто мафия.

— А кто это еще?

— Есть группировки-байкеров, семьи ростовщиков, военизированный лагерь, а также, по меньшей мере, дюжина других людей, работающих независимо друг от друга, с достаточно глубокими карманами, чтобы подмазывать под себя местную полицию.

— Ты, должно быть, преувеличиваешь. Зачем людям жить здесь, если преступность такая свирепая?

— Но в том-то и дело. У большинства организаций здесь есть кодекс поведения. Они не позволяют своим преступлениям подвергать риску местных жителей. В некотором смысле благодаря им здесь даже безопаснее для обычных семей. А копы, у которых руки связаны с местными организациями, больше внимания уделяют мелким преступлениям, так что и их количество сведено к минимуму.

— В это все еще трудно поверить, — сказала я, делая еще один глоток вина, когда владелец заведения вышел из подсобки с другой бутылкой вина, подошел к столику и поприветствовал их как старых друзей.

— Видишь тот столик, к которому только что подошел Энтони? — спросил Брок, кивнув подбородком в его сторону.

— Да, — кивнула я, взглянув на симпатичную темноволосую женщину и ее представительного мужчину с седеющими волосами и ярко-голубыми глазами.

— Это Чарли и Хелен Маллик. Главы семьи ростовщиков, о которых я тебе рассказывал. Они и их сыновья дают деньги взаймы и ломают коленные чашечки, если те не платят.

—