Отец подруги, или Влюблен без памяти - Виктория Победа

А когда увидел ее, заплаканную, трясущуюся, как осиновый лист, и вовсе поплыл. Откуда сила воли только взялась? Я же черту тогда чудом не перешел.

Урод еще этот, не наказал я его пока, с этим делом безопасники разбираются, на таких мразей обычно компромата достаточно, если покопать. До конца жизни будет разгребать последствия. Желание приставать к девчонкам молоденьким на собеседованиях напрочь отпадет.

Сам как-то упускаю момент, когда рука тянется к телефону.

Длинные гудки, раздающиеся из динамика начинают порядком раздражать.

— Алло?

— Скажи мне, Кир, неужели я такой страшный? Почему ты просто мне не позвонила?

— Я подумала, что так будет лучше, — выдыхает тихо.

— Для кого лучше, малыш? — улыбаюсь, точно помня, как она реагирует на это обращение.

— Владимир Степанович…

— Кир, ну ты почему такая упрямая? Зачем эти сложности, когда можно жить в нормальных условиях и ни о чем не думать?

— У меня сейчас тоже нормальные условия, — бубнит немного обиженно.

— Нормальные, значит? А если я в гости наведаюсь?

— Владимир Степанович, — вздыхает, — я правда вам очень благодарна за все, но злоупотреблять я не буду, это все… это неуместно, — добавляет, запинаясь.

В голове твоей хорошенькой это неуместно. Я, конечно, вслух этого не произношу.

— В общем, спасибо вам большое, и извините меня, если что не так.

— Адрес продиктуешь мне свой?

— Владимир Степанович, это лишнее, правда.

Лишнее. Я бы может и согласился, в конце концов действительно нелепица какая-то, маленькая она для меня, если бы не видел в ее глазах искреннее и вполне взаимное желание.

— Ладно, Кир, поздно уже, еще обсудим этот момент, доброй ночи.

— До свидания.

Она сбрасывает звонок, а я давлю в себе неистребимое желание сорваться к ней, забрать и вернуть обратно. Да, Богомолов, хорошо тебя зацепило, ничего не скажешь.

Глава 21

Владимир

Не пойму, то ли время сейчас действительно такое, то ли просто вокруг одни имбицилы да приспособленцы?

В какой момент подбор сотрудника на должность личного помощника стала такой масштабной проблемой?

Или требования у меня настолько завышенные, что целый отдел вот уже вторую неделю не способен подобрать мне нормального кандидата? В который раз скептически рассматриваю дела претенденток и устало откидываюсь на спинку своего, кажется, уже просевшего кресла. Еще несколько таких собеседований и я поседею.

Слишком поздно я подумал о необходимости ввести возрастной порог, то есть отсеивать всех младше сорока пяти. Правда, пожалуй, в этом случае собеседовать было бы некого.

Раздавшийся внезапно стук в дверь в очередной раз вызывает у меня желание сбежать из собственного кабинета. Условный рефлекс выработался, привет собакам Павлова.

— Владимир Степанович, — на пороге возникает Мария, моя временная помощница.

По правде говоря, Машу я отжал у своего зама и несчастной девушке вторую неделю приходится разрываться между двумя начальниками.

Она сначала мнется у порога, потом закрывает дверь и подходит к моему столу.

— Можно я вам честно скажу?

— Слушаю.

— Там за дверью три кандидатки, у всех отличные рекомендации, все с высшим образованием и опытом работы в крупных компаниях, давайте вы уже наконец кого-то наймете, потому что я задолбалась работать за двоих, нет, мне, конечно, приятны материальные бонусы, но они того не стоят, я скоро крышей поеду. Знаете, что я сегодня сделала?

— Что?

— Добавила корицу в кофе Вячеслава Павловича!

Я хмурюсь, не очень понимая, к чему она клонит и причем тут вообще корица.

— У него аллергия на корицу! Он весь красными пятнами покрывается и чешется до крови, вы знали?

— Если честно, понятия не имел.

— А я знала! Понимаете? Я знала! Я слежу за всем, что попадает на его стол, я заказываю ему завтрак, обед и иногда даже ужин, я знаю все его предпочтения и наизусть помню список продуктов, которые ему нельзя подавать под угрозой быть расстрелянной! И знаете что? Я добавила чертову корицу в его кофе, и если вы кого-нибудь наконец не возьмете, в этом офисе кто-то умрет, потому что Смолин либо сам крякнет от какой-нибудь корицы, либо меня прибьет, а я еще пожить хочу, мне всего двадцать два, я даже еще замужем не была!

Меня ее пламенная речь, признаться, приводит в удивление, да и что там, восхищение. За два года я ни разу не видел в таком состоянии всегда спокойную, уравновешенную Машу, единственную продержавшуюся столь долгий срок на своем месте, сделав практически невозможное, потому что характер у Славы мягко говоря тяжелый.

— Ты серьезно заказываешь ему ужин? — у меня непроизвольно вырывается смешок.

— Вы только это услышали? — она вздыхает, выдвигает стул и практически на него падает. — Серьезно, Владимир Степанович, я не привыкла жаловаться, ну вы знаете, но я медленно схожу с ума, я так больше не могу, ну чем вас все время не устраивают подобранные кандидатки.

Сказал бы я ей, чем они меня не устраивают, да выражаться при ней не хочется.

— Что, Палыч зверствует? — догадываюсь об истинной причине ее состояния.

Нагрузка у нее, безусловно, увеличилась, но поводом для вот этого срыва стали отнюдь не навешанные мною дополнительные обязанности. Маша и раньше работала сверхурочно, бывали деньки.

И вот так довести Марию никакие сверхурочные не могли. Ее молчание только подтверждает мою догадку. Правду она, конечно, не скажет, потому как никогда и ни при каких условиях этот преданный кадр не стал бы жаловаться на свое прямое начальство, гораздо проще придумать причину, что она, собственно, и делает.

— Я просто устала работать за двоих, — продолжает стоять на своем, но мне достаточно выражения ее лица и взгляда.

Угадал я, попал в яблочко.

— Я с ним поговорю.

Маша мгновенно вздрагивает, бледнеет, округляет глаза и, скорее инстинктивно, чем осознанно, трясет головой.

— Не надо ни с кем разговаривать, Вячеслав Павлович тут ни при чем, и вообще проблема не в нем, а в вас! — произносит резко и тут же сдувается: — простите, это я от усталости.

— Ой ли? — усмехаюсь. — Во мне, значит, проблема?

— Ну это вы себе помощницу никак нанять не можете, у Вячеслава Павловича она есть, то есть я есть, ну то есть… — она начинает заметно волноваться, — в общем, вы поняли.

— Да понял