Американка - Хэдди Гудрич

— Представь, сколько крови, сколько смертей и разрушений видели отсюда часовые прошлого. Вражеские солдаты пускали огонь и стрелы, сарацинские пираты высаживались у берега, брали штурмом замок, убивали, угоняли людей в рабство… Представляешь?

Раффаэле стоял сзади, защищая меня от легкого ветра или от своих слов, которые порождали в воображении жестокие сцены. А может, он просто хотел, чтобы я лучше рассмотрела невероятную панораму. Тут было так красиво, что я не находила слов. Интересно, это и есть его сюрприз? И скольких девушек он приводил сюда полюбоваться закатом?

— Тебе холодно. — Это был не вопрос, а констатация факта. Раффаэле стоял так близко, что ощущал, как дрожь пронизывала мою спину и бедра. Он снял плащ из шкуры мамонта, накинул его на мои плечи и обнял, чтобы согреть. И сказал мне прямо на ухо:

— Я живу там внизу, где кончается порт.

— В старом центре города?

Я почувствовала, что он кивнул, его подбородок прижался к моему виску, к моим спутанным ветром волосам. Я не должна была позволять обнимать себя, мы только познакомились. Я еще не понимала, нравится ли он мне или отталкивает, но меня словно парализовало, и не осталось сил развязать горячий узел наших тел.

— Мой дом отсюда не видно, но его можно услышать.

— В каком смысле?

— Ш-ш-ш, — прошептал он. — Прислушайся… слышишь?

— Что, вечеринку?

Раффаэле отодвинулся от меня и крикнул в пустоту:

— Да не слушай ты эту дерьмовую музыку, она нравится только избалованным деткам, которые выпендриваются вместо того, чтобы укладываться спать в свои чистые кроватки! — И добавил уже нормальным голосом: — Нет, слушай Везувиану.

Он был прав. Где-то внизу раздавалось успокаивающее шуршание поезда, казалось, что из рук выскользнула лента или развязался пояс от халата. Я услышала ритмичный стук, напоминающий поскрипывание кресла-качалки.

— Теперь я слышу.

— Пути подняты на сваи и проходят как раз рядом с моим домом, поезда мчатся прямо у нас над головой. Моя мама наполовину глухая и не замечает их, но я их слышу в любой час дня и ночи.

— Как красиво, — я сразу поняла, что сказала глупость. Если ты живешь в опасной зоне оползней и вряд ли спишь на шелковых простынях, скорее всего, звук поезда не навевает сон, а прогоняет его.

Раффаэле не ответил, его охватила какая-то печаль. Я не видела его лица и уж точно не понимала, что происходит в его странной голове. Изменение настроения я ощутила в его теле — так же, как он без слов понял, что я замерзла. Я почувствовала, как под плащом он застыл, дыхание его стало более коротким, руки ослабили хватку.

В конце концов он сказал:

— Это последний ночной поезд в Сорренто.

Было уже действительно поздно. Пора было спускаться, возвращаться в реальность, найти телефон… Раффаэле предложил проводить меня домой, и я, наперекор любому здравому смыслу, согласилась.

* * *

Хоть Раффаэле и поклялся, что у него есть права, за руль сел его друг, слишком взрослый, чтобы ходить на вечеринки к старшеклассникам. Он курил в тяжелом молчании, как отец, который долгие часы ждал у калитки своих детей. Другой друг Раффаэле, сидящий впереди, нарядился на карнавал, но без особых усилий. На его голове красовалась ковбойская шляпа, на шее был повязан платок, остальная же одежда выглядела обычно. А вот пистолет казался настоящим.

Я заняла место сзади, мне было холодно на сиденье из кожзаменителя. Приоткрытое окно вытягивало сигаретный дым, а взамен швыряло внутрь салона безжалостный ледяной воздух. Раффаэле сидел рядом, но забрал у меня свой плащ из шкуры мамонта. Я исподтишка бросала на парня взгляды. Тем временем мы спускались к подурневшему ночью городу. В это время суток Кастелламмаре потерял свое очарование: яркий свет фонарей подчеркивал каждую трещину на стенах домов, каждую надпись на запертых ставнях, каждую пластиковую бутылку на мостовой. Машина скользила по пустынным улицам, желтые полосы, треугольники и ромбы света рисовали сложный узор на лице Раффаэле.

«Ковбой» и «дикарь» разговаривали на неаполитанском диалекте. Я прислушалась, только когда уловила имя Марии Джулии.

— Видел, какую физиономию скорчила эта чертова святоша, когда увидела, что американка уходит с нами? — Парни с театральной точностью спародировали голос Марии Джулии и ее презрительный тон. «Бедная Клеопатра, она потеряла свое королевство!»

Парни перешли на итальянский, когда заговорили о Римини, и Раффаэле мне объяснил:

— Вчера вечером мы ездили на дискотеку в Римини. Я вернулся сегодня днем. Две ночи уже не сплю.

— Поэтому мы не разрешили ему сесть за руль, — заявил «ковбой».

— И ведет вот этот молчун. — Раффаэле добавил шепотом: — Он каморрист. А я нет, поэтому ты не волнуйся.

— Но на Майорке было веселее, — поведал разговорчивый «ковбой». — Точняк?

Раффаэле рассказал мне, что прошлым летом они ездили в отпуск на две недели на испанский остров, где провели время с местными женщинами старше их.

— Самая старшая была его, — сообщил «ковбой» с восхищением.

— Да, но твоя была самая симпатичная, — утешил его Раффаэле.

— Вот площадь Спартака. Ты на какой улице живешь?

Сначала я хотела попросить высадить меня здесь и дойти до дома самой, но уже поняла, что они этого не допустят.

— Сюда направо.

— Знаю эту улицу, — сказал Раффаэле, — Тут я однажды отделал нескольких придурков, которые уезжали на машине.

Он что, серьезно? Что за бред, эта дискотека в Римини, шофер из преступного мира, доступные испанские женщины. Хочет продемонстрировать, какой он крутой? Может, он хотел произвести на меня впечатление этими пошлостями, как было с историями про привидения? Все-таки он мне противен. Поэтому, когда я вышла из машины у своего подъезда и Раффаэле пригласил меня завтра покататься на мотоцикле, я ответила, что у меня дела.

— Тебе надо куда-то? — Он высунулся из окна машины. — Я тебя отвезу.

— Завтра — День мертвых, мы идем на кладбище. — Это была наполовину ложь. Анита мне сказала, что не всегда в этот день навещает могилы родителей, ей больше нравится хранить их живой образ в сердце.

— И что вам делать на этом кладбище? После смерти ничего нет. Все эти молитвы о душе никому на хрен не нужны.

— Сказано праведным католиком, — усмехнулся «ковбой».

Раффаэле не засмеялся, что-то темное мелькнуло в его взгляде.

— Я бы и шагу не ступил на кладбище. Я там не был, даже когда умер мой отец. — Он посмотрел на меня с гипнотизирующей горечью. — Что ты делаешь в следующую субботу?

— Не знаю пока.

— Вечером в субботу я приеду сюда и отвезу