Американка - Хэдди Гудрич

нас тут так все и работает, надежда только на какого-то человека, который возьмет дело в свои руки. Да, иначе как ты объяснишь, что в замке нет следов землетрясения, а все остальные здания в Кастелламмаре нуждаются в реставрации? В замке полно разных залов, коридоров, дворов и комнат. Может, еще сохранилась комната, где великий Боккаччо почивал после роскошного банкета, но эти места закрыты для посещения.

Мария Джулия смогла арендовать зал замка только потому, что ее отец дружил со знакомым его владельца. А еще потому, что никто не хотел устраивать свадьбу зимой, на собачьем холоде. («Это просто такое выражение, ты, котик, не пугайся».) Мария Джулия протянула мне пластиковый стакан с апельсиновым лимонадом и, как настоящая хозяйка вечера и щедрая королева, отправилась проверить, как дела у остальных гостей.

Я продолжала болтать с одноклассниками. В зале собралось много людей, значит, тут были не только лицеисты. Но невозможно было понять, кто именно, потому что все нарядились в маскарадные костюмы. Время от времени я думала, куда же отправилась Анита после того, как оставила меня у резной калитки замка. Я болтала, смеялась и старалась веселиться, чтобы было что рассказать Аните вечером и чтобы доказать ее правоту. В какой-то момент я вышла подышать свежим воздухом.

Просторная терраса оказалась почти безлюдной, только пара «пиратов» курила и двое каких-то «зверей» целовались в тени оливковых деревьев. Я облокотилась о парапет. Терраса выходила на пологий склон с оливковой рощицей, спускающийся к порту. Отсюда сверху городок казался далеким — поток огней, остановленных морем. Музыка звучала приглушенно. Благодаря теплому свитеру и вельветовым ушкам я не чувствовала ни холода, ни новых округлостей моего тела. Я могла бы остаться на террасе до полуночи, когда уже можно было бы позвонить Аните.

— Эй! — Парень в костюме пещерного человека облокотился локтями о парапет рядом со мной, как будто старый знакомый. Я поздоровалась. Вдруг я и правда его знаю? С той же непосредственностью он спросил: — Что ты тут высматриваешь в одиночестве?

— Ничего я не высматриваю. Просто дышу воздухом.

Я развернулась, чтобы рассмотреть парня получше. Он оказался высоким, на его тело наискосок был накинут кусок искусственного тигрового меха. Его мощное плечо только отчасти прикрывал плащ, мохнатый, как шкура мамонта. Черные как смоль волосы были смазаны гелем и зачесаны назад, открывая высокий лоб с вдовьим мысом[18]. Кажется, я не видела парня раньше, хотя точно сказать сложно: его вытянутое лицо было измазано черной краской. Может, краска обозначала первобытную грязь, в любом случае она подчеркивала бледность его лица. Я вспомнила, что и на моем лице есть краска: Анита нарисовала мне усы тушью.

— Так ты кошка или мышка?

— Кошка.

— А похоже больше на мышь.

— А ты — дикарь. Неандерталец?

— Кто?

— Неандерталец. Племя людей, которое вымерло…

— А, так ты из тех, кто верит в эти сказки?

— Какие сказки?

— Что мы сначала были мартышками, а до этого — амебами или микробами… Ну, вся эта херня, в которую нас заставляют верить. — Парень говорил с сильным акцентом. — Я вот никогда не был мартышкой и никогда не буду.

— Но эволюция не выдумка, это научно доказанный факт. — Я надеялась, что он просто надо мной посмеивался, как делал Умберто, хотя этому парню недоставало легкости моего итальянского брата и искры во взгляде.

— Посмотри вокруг. Все это просто фантазия, выдумка. Тусовка эта, милая музычка. Эти «пираты» с повязками на глазах и пластиковыми шпагами — папенькины сынки, которые курят травку и ржут, как идиоты. Ты подумай, настоящие пираты разве такие? Настоящие пираты берут на абордаж корабли, убивают моряков, забирают столько золота, сколько могут унести. Если же им на глаза попадаются женщины, которые хнычут в углу, их насилуют. — Парень с презрением отвел взгляд. — Но я понял, что ты за человек. Ты из тех хороших девочек, которые верят во все сказки, которые им рассказывают.

— Бред какой-то! — Я развернулась, собираясь вернуться на праздник. Я не ждала ответа и не хотела продолжать этот бессмысленный спор с незнакомцем.

— Я понял, что ты за человек, — повторил парень, не отрывая взгляда от города вдали. — Тебе нравятся только удобные рассуждения, споры, мысли, которым тебя учат в лицее. Спорим, что ты в классическом.

Я ничего не сказала и повернулась к нему спиной.

— Эй, ты куда? Вернись, — попросил он неожиданно нежно, взяв меня за руку. У него оказалась теплая и мягкая кожа, как у ребенка. — Я должен спросить у тебя кое-что важное.

— Слушай, я тебя даже не знаю.

— Вот именно. Как тебя зовут? — Он отпустил мою руку, уверенный, что снова завладел моим вниманием. — Так что, видишь, вопрос действительно важный.

Я фыркнула.

— Да ладно тебе. Я Раффаэле. Скажи, как тебя зовут, и побудь тут со мной, посмотрим на эту дурацкую панораму. Иначе какой смысл стоять здесь в одиночестве?

Не знаю, почему я вернулась к парапету, почему назвала свое имя. Это, безусловно, было ошибкой. Раффаэле тут же спросил меня, откуда я, и мне пришлось воспроизвести свой привычный монолог: о том, где я родилась и что здесь делаю, о культурно-языковом обмене в рамках экуменической миссии. После нашего спора про эволюцию мне показалось, что, упомянув об экуменической миссии, я противоречу сама себе. Но Раффаэле широко улыбнулся на мои слова, показав большие и ровные зубы.

— Значит, ты знаешь Гонконга!

— Кого?

— Гонконга, китайца. Он тоже по этой программе приехал.

— Ты про Хуанга? Он тайванец.

— И какая разница? Мы его так зовем, он это имя заслужил. Сильный тип, этот Гонконг, мелкий, но охренеть какой жилистый.

Оказалось, Раффаэле с Хуангом вместе учатся в техникуме, точнее, учились. Раффаэле отстранили от занятий из-за ссоры с преподавателем истории. Раффаэле заявил, что, если его снова завалят на экзамене, у него не будет ни малейшего желания оставаться в техникуме еще на один год. И вообще он больше и шагу не ступит в это заведение. Ему уже восемнадцать, и он может делать все, что вздумается.

Я рассматривала его широкие плечи, на них была жировая прослойка, которая защищала его от холода, но под ней угадывались мускулы.

— Ты кажешься старше.

— Мне восемнадцать, честное слово. Ты не веришь, потому что я высокий и мощный. Но борода у меня не растет, видишь? — Раффаэле снова взял меня за руку, на этот раз чтобы провести ею по своему лицу, по диагонали от скул к подбородку. — Если бы у меня была борода, — прошептал он, — ты бы и правда подумала, что я дикарь.

Я вытащила