Американка - Хэдди Гудрич

— Синьора Ассунта?

— Нет. Ты кто? — равнодушно спросила женщина.

Я не назвала свое имя, но пробормотала:

— Я потеряла носок, мне нужна сеньора Ассунта, мне надо забрать носок, я увидела ее фамилию на звонке у двери, но теперь понимаю, что ошиблась, простите, пожалуйста…

— Ты та девчонка, что у Аниты живет?

— Да.

— Заходи, — сказала женщина на диалекте, приглашая войти. — Мама в ванной.

Ага, значит, у синьоры Ассунты есть дочь, которая с ней живет. Женщина пропустила меня в маленький коридор, забитый куртками, обувью и другими вещами. В полутьме вещи напоминали монстров из детских кошмаров. Может, в коридоре не было света, а может, просто лампочка перегорела. Я оказалась почти прижатой к соседке в этом узком пространстве. Я ее почти не видела, зато чувствовала запах нечистоплотной женщины.

— Иди, иди, — произнесла она, закрывая дверь и указывая на плохо освещенный коридор.

Я пошла медленно, пробираясь вдоль наваленных у стен вещей и чувствуя за спиной мягкие шаги. Я едва-едва различала старые картины с пейзажами, которые закрывали трещины в стенах. Слева я краем глаза заметила гостиную, лежащую на диване стопку журналов, сушилку для белья, на которой висели майки и шерстяные кофты. Справа оказалась маленькая кухня без окон, освещенная гудящей неоновой лампой. В неоновом свете виднелись горы кастрюль, скомканная газета, сочащаяся маслом, керамическая раковина в трещинах. Где-то текла вода из крана, пахло плесенью и чем-то пережаренным. В конце коридора была дверь.

— Иди, там открыто, — услышала я женский голос за спиной, но соседка уже не преследовала меня.

Я повернула ручку двери. Шесть-семь ступенек — и я внизу. Вот где умирал день. Влажный холод пронизывал до костей, пахло мокрыми камнями. Казалось, что улица недосягаема, а о небе в таком месте остается только мечтать. На треугольнике цемента ничего не было — только носок. Я не могла позволить себе роскошь задуматься о том, зачем на самом деле нужен этот закуток. Я взяла носок и пошла по лестнице обратно.

— Большое спасибо, — сказала я женщине, которая хотела проводить меня обратно через коридор.

Но ответила мне не она. Хриплый, почти мужской голос донесся откуда-то из кухни:

— Кто это, Мена, кто это?

Нет, на самом деле голос раздался из комнаты, которая выходила в кухню. Наверное, там была ванная.

— Кого ты впустила в дом? — спросила на диалекте настоящая синьора Ассунта. Сквозь матовое стекло я заметила бежевый и розовый цвет ее нагого тела, изображение билось на части, а потом снова собиралось, словно нарисованное страстными мазками Ван Гога. Всем сердцем я надеялась, что синьора не выйдет из ванной до того момента, как я доберусь до входной двери. — Кто там?

— Никто, — ответила ее дочь, закрывая за мной дверь.

Квартира Аниты по контрасту показалась яркой, только гостиная была погружена в искусственную темноту. Я быстро заглянула в комнату, помахивая носком. Анита улыбнулась мне слишком широко и радостно, хотя не такую уж важную я одержала победу. Колено Аниты в черном чулке было прижато к колену кузена. Он тоже улыбался. Если у сексуального напряжения есть запах, я только что его почувствовала. Я пошла на кухню и сделала себе чай с сахаром. Довольно скоро Анита и Доменико вышли из гостиной и нежно попрощались у двери. Доменико робко помахал мне рукой.

— Значит, ты забрала носок, молодец, — сказала Анита, тоже наливая себе чай. И весело добавила: — Видела синьору Ассунту?

— Нет, мне открыла ее дочь.

— Филомена? Мамочки, эта жуткая старая дева. Веришь, нет, но ей почти столько же, сколько мне.

— Не может быть.

— Да-да. — Анита села за стол с дымящейся чашкой чая в руке. — Ей всего сорок пять или сорок шесть, не больше. Она постарела раньше срока. И кто теперь обратит на нее внимание? Видела, какая у нее борода?

— Да, жуть.

— Но беда Филомены не в том, что она некрасивая. На самом деле все можно исправить с помощью крема для эпиляции, помады, хорошей прически, симпатичного платья, нескольких уроков аэробики. Не так уж это сложно. Плохо, что она не выходит из дома, не ищет работу, друзей, не путешествует, не читает книг. Уродство, как и старость, живут не в теле, а в голове. — Анита подула на чай, прежде чем отхлебнуть из чашки. — Видела бы ты ее мать. Вдова и старая дева, вот это парочка. Две уродины, которые копошатся на участке огороженного цемента.

Анита жизнерадостно болтала, мол, Доменико не знает, что теряет. Мы рассмеялись. Анита достала из холодильника нарезанный лимон, выжала его в чай, попробовала, добавила еще сахар. А потом ни с того ни с сего заявила мне, что ее дедушке бабушка Доменико приходилась двоюродной сестрой. А значит, мужчина, которого она знала с детства и с которым только что выпила один, даже два стакана изысканного напитка с ароматом абрикоса, дерева, миндаля и еще чего-то, фактически не является ее кровным родственником.

* * *

С этого дня я начала проводить время после школы в гостиной, когда Анита возвращалась в офис. Мне не требовалось делать домашнюю работу и не было желания пересказывать одни и те же школьные истории. Я читала или рисовала. Я была поглощена деталями сцены охоты на гобелене, игрой дневного света на граненых бокалах или на стене. Мне нравилось, как в морозные дни лучи позднего солнца проникали сквозь щели жалюзи и отбрасывали на стену блики в форме ярко-белых косточек домино. Как только солнечные лучи касались мебели, они растворялись и оседали солнечными каплями на пол. Часто Салли составляла мне компанию. О ее приходе меня предупреждало неуверенное клацанье когтей по полу. Игнорируя свой артрит, собака укладывалась прямо на холодную плитку. Она сладко спала и шумно дышала. Реже приползала Перла, она двигалась все медленнее в преддверии зимней спячки. Сейчас она жила у Умберто, но вскоре должна была выбрать в кладовке ботинок себе по вкусу, засунуть туда голову и уснуть.

Мой приемный брат достал черно-белую фотографию своей любимой бабушки. Ее портрет с мужем. Пара казалась слегка застывшей и уже немолодой. Шею бабушки Умберто украшала нитка жемчуга, не тронутые сединой волосы были разделены пробором и собраны в пучок. Дедушка выглядел почти лысым, его рубашка была застегнута на все пуговицы до шеи, его рот был крепко сжат. И все же родители Аниты даже на фото вызывали симпатию и желание их нарисовать. Я копировала их портрет и в родителях видела черты, которые они передали своей младшей дочери. Я поняла, от кого Анита получила