Американка - Хэдди Гудрич

— Не ходи туда больше. Там все каморристы[12]. Это дурной район, понятно?

Я клала мелко исписанные листы бумаги в конверты с американскими адресами и старалась отправить их как можно скорее, пока не передумала. Для меня было очевидно, что я гораздо честнее в своих карандашных набросках, которые никому не показывала. Я рисовала свисающую с балкона связку чеснока, его нежную кожуру, похожую на оболочку привидения. Рисовала трещины на кухне, которые взбирались по стене, словно дикое растение. Рисовала, не зная, что рисую и что за история стоит за этими образами. Часто звонил телефон. Когда мы были одни дома, как правило, Анита, готовая ко всему, поднимала трубку. Если это был Даниеле, она слушала его какое-то время, презрительно фыркая, а потом отвечала, что он ничего не понял про любовь и не должен больше ей звонить. И клала трубку. Однажды позвонил Доменико. Из Америки звонили редко: международный тариф был ужасно дорогой. Как-то вечером позвонил ответственный из ассоциации по обмену, чтобы узнать, как у меня дела. Анита ответила, что все хорошо, даже отлично. По ее словам, у нас каждый день был наполнен культурными событиями, намекала на несуществующие образовательные поездки. Голос Аниты менялся, исчезал акцент, речь становилась более четкой и ясной, похожей на голоса актеров в телевизоре. Анита использовала более официальные и красивые слова, говорила как адвокат. Только сейчас я поняла, сколько в ее голосе было силы убеждения. Она, наверное, прекрасно выполняла свою работу по защите слабых и угнетенных.

Иногда телефон звонил, но Анита не двигалась с места.

— Не бери трубку. Это Даниеле. — У Аниты было какое-то шестое чувство, я в этом убедилась. — И зачем он все звонит?

— Может, хочет, чтобы ты его простила?

— Нет, — отвечала Анита, цокая языком. — Не думаю, что ему стыдно за свой поступок. Нет, ему нужно кое-что другое, этому эгоисту. Как ты думаешь, почему он мне сразу сообщил дату свадьбы и церковь, где пройдет венчание?

— Не знаю.

— Он хочет, чтобы я его спасла от этого брака, чтобы я пришла в церковь в последний момент, как в голливудском фильме. И со слезами на глазах, при всех умоляла бы его не совершать самую страшную ошибку в жизни. Только так, в его инфантильных представлениях, он может избежать брака с нелюбимой женщиной — если вмешаются внешние силы. Сам он такой поступок совершить не в состоянии.

— Думаешь?

— Да, дочка. Пусть мечтает! Это я должна его спасать? Да бог с ним! Все закончилось. Я больше не могу его любить, я физически не в состоянии это делать. Только при мысли о поцелуе с ним меня начинает подташнивать. Единственное, что он может для меня сделать, — это оставить в покое, дать мне спокойно оплакать завершение наших отношений и в одиночестве пережить траур… Без него, зато рядом с тремя моими детьми.

Только сейчас я заметила, что Анита с первого же дня называла меня дочкой. Я тоже хотела сказать ей что-нибудь важное, но от волнения не могла рта раскрыть.

Не знаю, какие фазы траура проходила Анита. Я даже не знаю, какие они бывают в принципе. Может, те же самые, что пережила моя мама после расставания с отцом. Так или иначе, день свадьбы Даниеле прошел спокойно, без всяких драм. Разве только Анита казалась теперь чуть более спокойной, может, потому что понимала: назад дороги нет.

Начался учебный год. Меня распределили в третий «Б»[13], а Хесус оказался в другом классе. Мою соседку по парте звали Мария Джулия. Сразу было видно, что это умная девочка из богатой семьи, с любовью выращенная на здоровой еде, каникулах за границей и частных учителях. Ее уважали, она входила в группу самых популярных учеников школы. Это было видно по ее спортивному телу, модному пестрому рюкзаку фирмы «Инвикта», украшенному нашивками, брелками и другими сентиментальными безделушками, а также по изящному золотому кольцу с рубином в форме сердца. Наверное, поэтому Марию Джулию посадили рядом со мной. Она приняла эту роль смиренно, не хвастаясь перед другими открывшейся ей возможностью практиковать английский. Хотя на самом деле наше общение заключалось в основном в том, что она передавала мне записочки, в которых я должна была исправить грамматику или написание слов. Большую часть времени Мария Джулия тихонько объясняла мне по-итальянски происходящее на уроке. Учителя ее не ругали за это. Или Мария Джулия говорила мне что-то приятное, хвалила мой цвет глаз или прическу. Однажды она щедро восхищалась моим южным акцентом. Я объяснила, что он появился благодаря моей приемной маме. Я рассказала, что Анита разведена, и Мария Джулия была шокирована.

Она, как и все девочки в моем классе, была влюблена в молодого преподавателя греческого и латыни. Девочки слушали его с придыханием, к конспектам по его предметам относились как к священным письменам. Когда преподаватель их спрашивал, они спрягали глаголы, с каким-то мазохистским удовольствием выгибая губы и заламывая руки. Преподаватель и правда был красивым мужчиной, с мужественными и одновременно мягкими чертами лица. Он ходил в отглаженных рубашках, и у него на пальце не было кольца. Мужчина немного напоминал мне Ноа. Каждый раз, когда преподаватель проводил мелом по доске, он оставлял небольшой след в моем сердце. Но я знала, что боль по Ноа, которую я чувствовала, отчасти выдуманная, что я специально преувеличивала. По правде говоря, я не очень скучала по своему бывшему парню.

Мне не надо было кроме итальянского учить еще два мертвых языка, да и вообще от меня немного требовали. Вот я почти все время и читала «Чочару» Альберто Моравиа. Эту книгу я взяла из книжного шкафа в своей комнате — как оказалось, это был кабинет Умберто. Читалась «Чочара» легко, я даже посоветовала ее Бренде. Постепенно я все лучше говорила по-итальянски и все больше забывала испанский. Я это осознала на одной из перемен, когда встретила Хесуса во дворе. Он пожаловался на свою приемную семью, пожилую пару, чьи дети уже были женаты и жили отдельно. Хесус рассказал, что его семья — люди добрые и очень верующие, как и он, но дома у них смертельно скучно. Я хотела ему посочувствовать, но не могла вспомнить, как будет «жаль» по-испански. Может, и Хесус тоже подзабыл язык? Он говорил на странной смеси испанского и итальянского. В конце концов Хесус предложил всем собраться вместе и пойти потанцевать.

Во время нашего разговора к нам подошла Мария Джулия. Она отвела меня в