Летний сад - Полина Саймонс

Золотые мягкие волосы, океанского цвета глаза… – Он погладил ее по щеке. – Твой шрам почти рассосался. Только тонкая белая линия. Ее почти не рассмотреть.

Этот шрам она получила во время бегства из Советского Союза.

– Мм…

– Не то что мои?

– Тебе нужно больше времени, чтобы исцелиться. – Протянув руку, она коснулась лица Александра и тут же быстро закрыла глаза, чтобы он не смог заглянуть в ее мысли.

– Татьяна, – шепотом окликнул он ее, а потом наклонился и крепко поцеловал.

Прошел год с тех пор, как она нашла его в кандалах в изоляторе Заксенхаузена. Год с тех пор, как она вытащила его со дна оккупированной Советами Германии, вырвала из рук сталинских приспешников. Неужели прошел год? Насколько долгим он показался?

Вечность в чистилище, шестьдесят четвертая нота рая.

Его катер наполняли женщины: старые, молодые, овдовевшие, недавно вышедшие замуж, а теперь еще и беременные.

– Клянусь, – говорил Александр, – я к этому не имею отношения.

И еще вернувшиеся с войны ветераны. Некоторые были иностранцами. Одному такому человеку, Фредерику, без ноги, с тростью и сильным голландским акцентом, нравилось сидеть рядом с Александром и смотреть на море. Он приходил утром, потому что дневные прогулки были слишком жаркими для него, и они с Энтони устраивались рядом со штурвалом. Энтони даже частенько сидел на коленях Фредерика. Однажды Энтони, играя с Фредериком в ладоши, сказал:

– Ой, смотри-ка, у тебя тоже на руке голубые цифры! Па, глянь-ка, у него номер, как у тебя!

Александр и Фредерик переглянулись. Александр отвернулся, но глаза Фредерика уже успели наполниться слезами. Фредерик тогда ничего не сказал, но днем, когда они причалили, он задержался и спросил Татьяну, можно ли ему поговорить с Александром наедине. Она, бросив на Александра тревожный взгляд, неохотно оставила им сэндвичи и увела Энтони обедать домой.

– Так где ты был? – спросил Фредерик, преждевременно постаревший, хотя ему было всего сорок два. – Я был в Треблинке. Такой вот путь – от Амстердама до Треблинки. Представь.

Александр закурил, предложил сигарету Фредерику, но тот покачал головой.

– Ты неправильно понял, – сказал Александр.

– Покажи руку.

Александр закатал рукав.

– Ничего неправильного. Я везде такое узнаю. С каких это пор американских солдат метили германскими номерами?

Сигарета была недостаточно длинной, дыма не хватало.

– Не знаю, что тебе сказать. Да, я был в концентрационном лагере в Германии.

– Это очевидно. В котором из них?

– Заксенхаузен.

– О… Там был тренировочный лагерь СС.

– Там было много чего.

– И как ты туда попал?

– Длинная история.

– Времени у нас достаточно. В Майами есть большая коммуна беженцев-иудеев. Хочешь пойти со мной сегодня вечером на наше собрание? Мы встречаемся по четвергам. Несколько человек, вроде меня и тебя, мы собираемся, разговариваем, немножко выпиваем. Ты выглядишь так, словно отчаянно нуждаешься в таких, как ты сам.

– Фредерик, я не иудей.

– Не понимаю, – неуверенно произнес Фредерик. – Тогда почему немцы тебя заклеймили?

– Это не немцы.

– А кто это сделал?

– Советы. Они после войны управляли тем лагерем.

– Ох, эти свиньи! Ничего не понимаю. Ладно, все равно идем со мной. У нас там есть три польских еврея – даже и не подумаешь, что кто-то из них выжил, а? – и они попали в плен к Советам после того, как Украина вернулась от немцев к русским. И они каждый четверг обсуждают, чья оккупация была хуже.

– Ну, Гитлер мертв. Муссолини мертв. Хирохито отошел от дел. Фашизм приобрел дурную репутацию после двадцати лет власти. И кто стал сильнее прежнего? Вопрос подскажет тебе отгадку.

– Ладно, согласен. Но зачем было советским делать это с тобой, если ты не еврей? Они не клеймили американских военнопленных, они же сражались на одной стороне.

– Если бы Советы знали, что я американец, они бы давным-давно пристрелили меня.

Фредерик посмотрел на него с подозрением:

– Не понимаю…

– А я не могу объяснить.

– Как ты сказал, в каких частях ты служил?

Александр вздохнул:

– Я был в армии Рокоссовского. В девяносто седьмом штрафном батальоне.

– Что… но это не армия Соединенных Штатов!

– Я был капитаном Красной армии.

– О боже мой… – На лице Фредерика отразилось крайнее недоумение. – Так ты – советский офицер?

– Да.

Фредерик вскочил со скамьи так быстро, что его трость скользнула, и он чуть не упал.

– У меня сложилось неверное впечатление о тебе. – Он двинулся прочь. – Забудь, что мы вообще разговаривали.

Александр вернулся домой откровенно расстроенным.

– Энтони! – позвал он, едва перешагнув порог. – Иди сюда! Я уже говорил тебе это и скажу еще раз, но это абсолютно в последний раз: прекрати рассказывать обо мне посторонним!

Мальчик растерялся.

– Тебе не обязательно понимать, ты должен просто слушать. Я тебе велел помалкивать, а ты все равно ведешь себя так, словно ничего не понял!

Татьяна попыталась вмешаться, но Александр резко оборвал ее и снова обратился к сыну:

– Энт, в качестве наказания завтра ты не пойдешь на катер со мной. Я возьму тебя через день, но ты никогда больше не станешь говорить обо мне с чужими, иначе я навсегда прогоню тебя с лодки. Понятно?

Малыш заплакал.

– Не слышу, Энтони!

– Я понял, папа.

Выпрямившись, Александр увидел, что Татьяна молча наблюдает за ними от плиты.

– Было бы неплохо, если бы ты натянула льняную рубашку на рот Энтони, как на мое тело, – сказал он и поужинал в одиночестве на палубе их плавучего дома.

После того как Татьяна уложила Энтони, она вышла наружу.

Первым, что сказал Александр, было:

– Мы уже несколько недель не ели мяса. Я устал от креветок и камбалы, как ты от лобстеров. Почему ты не можешь купить мяса?

Замявшись и запинаясь, Татьяна ответила:

– Я не могу пойти на Центральный мясной рынок. У них там на окне объявление… вроде военного сувенира…

– И?..

– Там написано: «Конское мясо без ограничений – карточки не нужны».

Оба умолкли.

Татьяна идет по улице Ломоносова в Ленинграде в октябре сорок первого года, пытаясь найти магазин, где есть хлеб, чтобы отоварить свои продуктовые карточки. Она прошла мимо толпы людей. Она маленькая, она не видит, что они окружили. Внезапно толпа расступается, появляется молодой человек с окровавленным ножом в одной руке и куском сырого мяса в другой, и Татьяна видит изрезанную плоть только что убитой кобылы за его спиной. Уронив нож на землю, парень вгрызается в мясо. Один из его зубов выпадает, он выплевывает его и продолжает лихорадочно жевать. Мясо!

– Тебе лучше поспешить, – говорит он Татьяне с набитым ртом, – или там ничего не останется. Хочешь взять мой нож?

А Александр вспоминает