Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

в проход, и то и дело перед какой-нибудь из них руки опускались, не давая дальше идти, пока не поцелуются. Смущались девицы, но губы всё охотнее и охотнее подставляли.

Велезара за столом сидела, выпрямившись, с тайным удовольствием смотрела, как Беляна уже третий раз в пару с князем попала, как поцеловалась с ним один раз, другой… Что ж, тем лучше. Всё идёт, как и задумано. Последнее осталось, самое трудное, но если всё она верно рассчитала, то вполне возможное. Тут или большое счастье её ждет, или великая неудача, но отступать она не намерена. Слишком долго счастья своего ждала. Давно хотелось ей вырваться из Прибытковских обрыдлых садов. За столько лет от яблочного духа её уж мутило, а от одного только вида яблок желчь разливалась. Устала. Боги ведают, как она устала от притворства. Ничего, скоро всё изменится.

Велезара на мгновение от созерцания Беляны с князем отвлеклась, увидела Стрижака. Что Милавы в танце не было и за столом она тоже не сидела, то она давно заметила, сейчас же с пониманием усмехнулась. Стараясь быть незаметной, Велезара тихонько вышла.

Милава сидела на лавочке у входа в трапезную. Она думала, что как пойдут гости расходиться, она сумеет Стрижаку знак подать, чтоб подошёл к ней, тут-то она всё ему и скажет, что, мол, слышала про зелье приворотное случайно, пусть князь побережётся.

Но вместо Стрижака из трапезной Велезара показалась, увидела её и улыбнулась. От улыбки её Милаве страшновато стало.

– Ну, чего сидишь тут, не пляшешь со всеми?

– Душно там, боюсь сомлеть. Да там и без меня есть кому поплясать.

– Понимаешь, выходит, что не место тебе за столом с боярами и знатью?

Милава плечами пожала. А кому там место? Мачехе с дочерьми? У неё тоже родовитых мужей в предках не значилось. Вслух она, конечно, ничего не сказала. Велезара так и осталась сидеть рядом с ней. Молчание её тяжким камнем на сердце давило. Милава думала, посидит та и уйдёт, но нет. Вот уж гости из трапезной на выход пошли. Видно, князь притомился и к себе отправился. Опять Милава вспомнила нездоровый румянец на его щеках. От этой хвори устаёшь быстро, и всё время лежать хочется. Дышать по ночам порой трудно. Матушка на то жаловалась часто. Неужто и у князя та же беда?

Милава увидела, как из трапезной Стрижак вышел, за ним Турила, но под взглядом мачехи даже попытки встать не сделала. Стрижак мимо проходил, глянул на неё, но Милава глаза в пол опустила. Крепкие пальцы мачехи в её запястье вцепились.

– Идём! – приказала. – Разговор у меня с тобой есть.

Велезара тащила за собой Милаву, привела в какой-то сарай, из дальнего угла им навстречу тень выступила. Свет из узкого оконца упал, лицо человека осветил. Доморад! Он смотрел на Милаву и лыбился во весь рот.

– Вот гляди, какого жениха тебе подыскала. Богат, не слишком стар, готов без приданого тебя в жены взять.

Милава дёрнулась, но мачеха лишь крепче пальцы на её руке стиснула.

– Куда? Не по нраву жених?

– Пусти! Не согласна я за него замуж идти! Отец меня неволить не станет!

– Зря так думаешь, красавица, – засмеялся Доморад. – Со мной породниться отцу твоему лестно будет.

– Не верю! Где отец? Хочу сама с ним поговорить!

Милава всё вырывалась и вырывалась, вконец обессилела и сдалась.

– Чего ты хочешь? – взмолилась она, глядя на мачеху. – Не поверю, что ты такого завидного жениха мне решила отдать, а не Елесю просватать.

– Хм… – Велезара усмехнулась. – Слишком умна ты, то-то в тебе и плохо. Девке глупой надо быть, чтоб думы разные голову не мучили. Но в твоём разе даже лучше. Не придётся долго объяснять. Доморад, покажи ей.

Купец сунул руку за пазуху и вытащил… Милава вскрикнула, узнала. Длинная рыжая прядь волос несомненно Чубарушкина была.

– Где моя лошадь? Что вы с ней сделали?

– Ничего пока, – проворчал Доморад. – Если послушна будешь, верну кобылу твою.

– Зачем я тебе? Что других девок мало? С твоим богатством к любой сватайся…

– К любой… Будто есть у них то, что ты мне дать можешь…

Он ещё хотел что-то сказать, но Велезара выхватила у него пучок конских волос, он и осекся.

– Иди пока, купец, дело наше сладилось, надеюсь, ты доволен.

– Доволен я буду, когда своё получу, – поворчал Доморад, но вышел.

Не успел он уйти, как Велезара Милаву толкнула так, что та на пыльный пол свалилась, локтем сильно ударилась.

– Слушай меня, девка подлая! Виделась с боярином? С окольничим княжьим? Правду говори, не то до утра не доживёшь. Я не Крепень, я промашки не допущу. – В её руках блеснуло лезвие.

– Говорила, – призналась Милава, сглотнув сухим горлом.

– О чём речь вели? Солжёшь, увидишь, как твоё сердце из груди вырежу.

– Да всё о том же, что ты в саду тогда слышала: предлагал женой князя стать, – выдавила она.

Вопреки всему Велезара улыбнулась даже, довольная чем-то.

– Вот и хорошо, вот и умница. Пойдёшь сейчас к нему, скажешь, что согласна. Что хочешь к князю в покои пройти, чтобы согласие своё ему лично дать.

Милава затрясла головой, но мачеха подбросила рыжую прядь в воздух и одним движением рассекла её острым кинжалом.

– Вот что с вами обеими будет. И с тобой и с клячей твоей. Наказ мне Домораду дан. Если до утра человека не пришлю с известием, то чтоб горло кобыле резал и шкуру снимал. Ясно?

***

Стражник у входа выставил руку с алебардой, преграждая путь.

– К окольничему Стрижаку мы, – пояснила Милава. – Ждёт он нас.

Стражник посмотрел на трёх женщин, что стояли перед ним. Две молодые, красивые, обе в лазоревых сарафанах, только на одной кокошник высокий, на второй простое очелье. Третья в бабьей кике, степенная. Мать, наверное.

– Из невест княжих? – спросил он.

– Да, – поклонилась ему та, что старше, – дело у нас к нему важное, срочное.

Стражник выпрямился, давая дорогу.

– Вон по тому проходу до конца, там его опочивальня.

Они двинулись и вскоре остановились у резных дверей. Милава застыла, не в силах отворить. В голове странный шум стоял, то ли сердце так стучало, то ли кокошник тесный лоб сдавил.

За руку сильно дёрнули, прошипели на ухо:

– Что застыла? Иди давай, или знаешь, чем дело кончится?

Холодные зелёные глаза прожгли насквозь. Ногти мачехи на коже след оставили, словно когти хищной птицы. Рука Милавы легла на створку и нажала.

Стрижак не спал ещё, сидел за столом и гусиным пером на пергаменте писал что-то. В его