Лицо с обложки - Юлия Белкина

у Манфреда, ВИЧ в первую очередь поражает мозг, а уже потом иммунную систему… Даже отсутствие антител крови не означает, что человек не инфицирован. У одной трети ВИЧ-инфицированных вообще — не появляется антитела. А Катя в последнее время вела себя очень странно. И как тут отличить больного от здорового? А никак. Больные даже могут быть донорами…

Райман презрительно фыркнул:

— Бред! — но не ушел.

Что-то его настораживало, что-то вроде совести — нет, не совести, а животного инстинкта самосохранения — подсказывало прислушаться к бормотанию полудохлой рабыни…

После ухода Раймана меня избили обрезками резинового шланга, но когда я плюнула кровью в морду одному костолому, он закрылся руками, заорал и бросился наверх, промывать глаза. Второму я сказала:

— Только подойди. Сдохнешь, как хозяин. Закопают в одну яму.

Больше они меня не трогают.

День сто двадцатый

Я пришла в себя от звуков человеческого голоса.

Они стояли надо мной с обрезками резиновых шлангов в руках и совещались, что делать.

— А если она права?

Их тоже что-то волновало.

— Она знает, как его открыть.

— Алекс…

— Она была с ним?

Они долго шушукались надо мной, потом слегка побили шлангами по полу и пошли наверх. Крысы бегут с тонущего корабля…

Я пыталась отыскать в себе хоть капельку эмоций, но меня охватило полное равнодушие. Какая разница, что будет после того, как я умру? Что станет с Лорой, с Райманом? Как будут жить без меня мои близкие? Что нового произойдет на планете? Мир, война, землетрясение… Это все не имеет значения.

— Смерть — это тот экзамен, который не пересдашь, Зинаида Семеновна! — сказала я пожилой директирисе, тенью стоявшей в углу.

Она качала головой и улыбалась. Потом я поняла, что это моя Смерть.

День сто двадцатый

Хозяин отправил ко мне Лору. Она боялась приблизиться, так и осталась стоять у двери и смотреть на меня круглыми голубыми глазами. Красивенькая глупенькая девочка. Она пыталась объяснить то, что сделала.

Шептала:

— Мне пришлось… Меня заставали, но ты не бойся, я тебе помогу…

— Ты бойся! — предупредила я ее. — Бойся его костоломов. Крысы бегут с тонущего корабля. Они думают, что ты знаешь, как открыть сейф.

Лора похлопала глазами:

— Но ведь я ничего не знаю.

— Они думают, что знаешь.

Уходя, она спросила:

— Зоя, правда? Неужели я тоже больна?

— И ты тоже.

Она заплакала.

— В моей комнате лежит Катин журнал, — сказала я. — Под обивкой стула, там, где телефон. Покажи его Райману.

Все еще день сто двадцатый

Или тридцатый?

Или двухсотый?

Я потеряла чувство времени… Но какая разница, когда я умру — вчера, сегодня или завтра?

Пришел Брану. Ослабил проволочные петли. Теперь мои руки и ноги связаны только для видимости. Но какая разница? Шевелиться я уже не могу. Брану поднял меня, усадил, поддерживая за спину. Дал попить. Сказал на ухо:

— Не бойся. Я тебя увезу.

Я сначала допила до капли. Потом сказала:

— Где умирать, какая разница? Здесь быстрее.

Брану посмотрел на меня глазами побитой собаки.

Дверь приоткрылась. На пол упала полоска света, на ней нарисовалась чья-то тень. Затем в дверь просунулась голова. На меня сверху вниз смотрело вытянутое от любопытства, совершенно незнакомое девичье лицо. А я смотрела на него.

Не знаю, долго ли мы так усматривали друг друга. Затем раздался голос:

— Помоги!

Не уверена, что это произнесла я. Даже не уверена, на каком языке прозвучала просьба. Но голова кивнула, и за ней в щель просунулось все тело. Я уже ничему не удивлялась.

Совершенно незнакомая девушка подошла ко мне и проворно размотала проволоку. Затем, жуя жвачку, уставилась на меня любопытными серыми глазами.

— Ты кто такая? — спросила она по-русски. — Че ты тут делаешь? Я по-немецки нихт фершейн. Ты меня понимаешь? Че тут ваще такое происходит? А те, наверху, кто они?

Разглядывая девушку, я напрягала остатки сознания. Это еще что за явление? Сплю я или брежу?

Для большей доступности Явление подкрепляло вопросы активной жестикуляцией.

Я попыталась шевельнуться, застонала, перевалилась со спины на живот и замерла, отдыхая. Увидев меня с тыла, Явление присвистнуло:

— Ух ты! Ни фига себе!

— Ты кто? — спросила я.

— Света, — ответило Явление.

— Откуда?

— Приехала.

Да, кажется, я свихнулась. У меня галлюцинации наяву. Я уже не отличаю бред от реальности.

Наверное, новая поза показалась мне удобной, потому что я закрыла глаза и уснула. Проснулась оттого, что Брану разговаривал с Явлением на странной смеси русско-английских слов.

— Дрим.

— Да, дрим. Слип. Бай-бай.

— Йс.

— Э… Ю… Черт, как это будет? Вау! Вот влипла, блин…

Брану взял меня на руки, осторожно прижал к себе и понес куда-то наверх, тяжело топая «казаками» по бетонным ступенькам. Каждым шаг отдавался во мне тупой болью. Я разлепила ресницы. Явление шло за нами следом по коридору и жевало жвачку… На свету оно выглядело материалистичнее, чем в подвале.

День последний

Брану поднялся по винтовой лестнице, открыл раздвижную дверь и прошел через разгромленную подпольную видеостудию. Под ногами хрустело битое стекло, повсюду валялись разноцветные кабели и штативы.

Черный фотограф лежал за диваном. Вернее, оттуда торчали его неподвижные ноги… Вряд ли живые лежат в такой позе.

Рона я увидела на полу рядом с лестницей. Он лежал на боку, скрючившись, уткнувшись носом в ковер, подтянув к животу окровавленные острые колени.

Брану перешагнул через него и стал подниматься по лестнице. Явление, зажмурившись, перепрыгнуло через покойника и испуганно взбежало вверх за нами, боясь отстать даже на шаг… Брану принес меня в спальню Хозяина и уложил на узкую, хоть и роскошную, кровать. Никогда бы не подумала, что Райман предпочитает спать в кровати не шире гроба.

— Как себя чувствуешь? — спросил Брану.

— Глупый вопрос, — едва усмехнулась я.

Он ударом кулака взломал антикварный шкафчик, достал открытую бутылку «Камю», плеснул в стакан и протянул мне:

— Пей.

— Открой непочатую.

Брану выплеснул коньяк из стакана прямо на ковер, распечатал новую бутылку.

Судя по тому, что творилось в доме, возвращения Хозяина здесь никто не ждал.

Брану дал мне выпить. Потом предупредил:

— Сейчас будет немного больно, терпи.

Он разорвал на мне ошметки блузки, плеснул на спину, на плечи пригоршнями коньяка и принялся растирать. Я заорала, словно в меня плеснули серной кислотой… Потом коже стало прохладно, легко, хорошо…

Брану ощупывал мои кости, искал переломы: «Здесь болит? Подними руки. Набери воздух, выдохни… Болит?» Мне казалось, что у меня не осталось ни одной целой кости, но Брану обнаружил только пару сломанных ребер. Тут же разорвал льняную