Дочери судьбы - Тара Хайланд

Мысли Коула о том, как остановить поглощение «Мелвилла» фирмой «ГМС», произвели на него большое впечатление. Он уже был убежден, что Бушар отступит.

Коул на этот счет держался осторожнее.

– На данный момент, по крайней мере. Пока не найдет другую брешь в вашей обороне.

Но Уильям и слышать не хотел ничего плохого. Он жаждал насладиться победой.

– Я думаю, что вы этого не допустите, – ответил он.

Он безоговорочно верил в Коула и вдруг проникся интересом к умному молодому человеку.

– Послушайте, в Сомерсете, у меня в поместье, в выходные намечается небольшая вечеринка. Почему бы вам не присоединиться? Познакомитесь с женой и дочками.

Увидев, что Коул колеблется, он нахмурился.

– Если это не мешает вашим планам.

На самом деле у Коула были планы, включавшие маленькую красотку по имени Шениль, с которой он познакомился в прошлую пятницу в Кенсингтонских садах. Ему совсем не хотелось проводить выходные с Уильямом Мелвиллом. Однако амбиции не позволяли ему отказаться.

– Нет планов, которые нельзя отменить, – ответил он.

– Отлично! – просиял Уильям. – Я расскажу вам, как добраться.

Глава четырнадцатая

Такси повернуло к Олдрингему, и Коул тихонько присвистнул.

– Черт возьми! Это просто невероятно! – воскликнул он.

Водитель такси улыбнулся.

– Американцев этот вид всегда сражает наповал. В нем столько чисто английского очарования, что насмотреться невозможно.

Коул воспрянул духом. Всю дорогу на поезде из Лондона он размышлял о том, сколько дел можно было бы переделать вместо того, чтобы гостить у Мелвиллов. Вечера пятницы были для него святыми. Работая с утра до ночи, он предвкушал, как выпустит пар. Предстоящая пара дней в компании с английскими толстосумами его не вдохновляла.

Но теперь, когда он оказался здесь, возмущение куда-то пропало. Олдрингем был настоящим дворцом. Как бы то ни было, лишний опыт не помешает, подумал он, отдавая водителю двадцать фунтов.

Уильям лично вышел его встретить, долго жал ему руку и хлопал по спине, как давнего друга, с которым долго не виделся.

– Я кое с кем вас познакомлю, – сообщил он Коулу, ведя его через величественное фойе, – а еще у меня к вам деловое предложение. Но с этим подождем до завтра.

После ошеломляющего внешнего вида здания Коул подумал, что внутри может ждать разочарование – ему приходилось слышать, что эти загородные громадины приходят в упадок. Но в Олдрингеме все было по-другому. Великолепные гостиные на первом этаже были оформлены со вкусом, с роскошными деревянными панелями, богато расписанными вручную потолками и выложенными каменными плитами полами.

Уильям вызвал горничную, чтобы та проводила Коула наверх, в комнату для гостей. Когда они пришли, он дал ей чаевые – пять фунтов. Увидев, как она смутилась и растерялась, он понял, что поступил опрометчиво. А все его американский менталитет: ежели оно двигается, давай чаевые. Горничную будто ветром сдуло – боже, она, наверное, подумала, что он намекает на нечто большее, чем застелить постель.

Как только она ушла, он хорошенько все разнюхал. Как и повсюду в доме, здесь были окна двойной высоты и высокие потолки. Но вот что отличало комнату от других, так это характерная мужская атмосфера. Стены нейтрального коричневого и охристого цветов стали идеальным чистым холстом для охотничьих гравюр в рамках и футляров с революционными мушкетами. Мебели было мало: только огромная латунная кровать, гардероб и овальный письменный стол, оба из роскошного красного дерева. На деревянной панели напротив кровати висело чучело – оленья голова. Угадывался колониальный стиль. Коул плюхнулся в темно-красное кожаное кресло «Честерфилд» и громко засмеялся. Да, братишка, далеко же ты забрался от американских трущоб, которые власть называет «проектами»[19].

Уильям навел справки о прошлом Коула: мальчик из очень бедной семьи сделал невероятную карьеру. Коул Гринвей вырос в Бронксе, в округе Саундвью, пользующемся дурной славой. В детстве он жил в безымянной высотке на пересечении 174-й стрит и Моррисон-авеню. Личность отца, кроме того, что он черный, установить не удалось. Мать – типичная нищая афроамериканка: у нее было пятеро детей от четверых отцов, и она сменила несколько низкооплачиваемых работ. Округ Саундвью слыл помойкой, где каждый второй увлекался кокаином. В год там происходило двадцать убийств. Коул был «продуктом» окружающей среды. Когда ему исполнилось пятнадцать, он прогуливал уроки, пил целыми днями и угонял машины.

Но однажды все изменилось. Ужасным нью-йоркским днем его лучший друг стал номером восемнадцать в ежегодном списке мертвецов. Шальная пуля. И жизнь оборвалась. Еще один номер.

На похоронах мать мальчика повторяла:

– Будь он там, где должен был быть, на уроке английского, шестом уроке, этого бы не случилось.

Гибель друга стала звонком, пробудившим Коула. Он стал регулярно посещать занятия, обращать внимание на учебу. К его собственному удивлению, оказалось, что у него все прекрасно получается. С его почти двухметровым ростом он стал хорошим баскетболистом. Он пришел на отборочные в школьную команду, и у него тоже получилось. Тренер положил на него глаз, с первого взгляда узнавая неотшлифованный талант. Пришло время, и тренер пригласил «охотников за юными дарованиями» оценить находку.

Стипендия для члена баскетбольной команды университета оплатила Коулу обучение в Дартмуте. Но он не был безмозглым качком. С четверкой, высшим баллом успеваемости, он мог поступить в университет по одним оценкам. Ему же удавалось все четыре года играть в баскетбол, а также войти в группу первых студентов курса. Поговаривали о переходе в НБА, но после повторной травмы колена он передумал. С будущей карьерой Коул определился довольно быстро: нужны были деньги и надежность. В общем, он хотел попасть на Уолл-стрит.

Его приглашали на собеседование во все крупные банки. «Седжвик Харт» с удовольствием принял его в отдел корпоративных финансов. Здесь платили больше других, и он с радостью приступил к работе. В первый же день коллеги-стажеры, окинув новичка взглядом, решили: этого взяли, чтобы заполнить квоту национальных меньшинств. Он быстро доказал, что они ошибаются.

В первый год он работал в среднем по девяносто часов в неделю. Когда ему исполнилось двадцать четыре, он стал вице-президентом компании. В «Уолл-стрит джорнал» о нем появилась восторженная статья, как о воплощении американской мечты. В прошлом году в тридцатилетнем возрасте он занял пост исполнительного директора, став самым молодым из директоров в «Седжвик Харт».

В тот же день, когда Коул узнал о повышении, один из старших компаньонов пригласил его в шикарный угловой офис, предложил на время переехать в лондонский филиал и намекнул, что через пару лет Коул станет компаньоном. Уговаривать Коула не пришлось. В Америке его ничто не держало. Женщины приходили и уходили, сейчас же он мечтал пробиться наверх.

Лондон он взял штурмом. Он быстро создал себе имя в офисе банка «Седжвик Харт», расположенного в Канэри-Уорф, как лучшего специалиста по враждебному поглощению компаний. Когда Уильям Мелвилл в поисках консультанта позвонил в банк, выбор пал на Коула. Когда они впервые встретились, Коул заметил взгляд Уильяма и сразу понял, о чем он думает. К этому он уже привык. Слишком молодой и слишком черный – уже наводило на немедленное подозрение. Но он быстро показывал, на что способен. И тогда клиенты не знали, как ему угодить. Прямо как Уильям сейчас.

Встреча с «Гренье, Массе и Санси» на этой неделе прошла успешно. Коул пояснил Арману Бушару, что с шестьюдесятью процентами акций «Мелвилла» в руках семьи «ГМС» не получит контроля над компанией.

– Мы все-таки можем накопить долю капитала, – возразил француз. – Потребовать место в совете директоров.

Коул был к этому готов.

– Можете, – согласился он. – Однако мы обратимся в суд и заявим протест против представительства из фирмы соперников и о конфликте интересов. Откровенно говоря, вы останетесь на бобах, вложив в бесполезное дело двести миллионов фунтов.

Бушару пришлось признать правоту оппонента и отступить. Уильям, который был в восторге от исхода дела, еще настойчивее приглашал Коула в гости на выходные. Коул уже догадывался почему. Уильям был не первым клиентом, пытавшимся его переманить. Обычно из этого ничего не получалось. Никто не мог заплатить ему больше, чем американский инвестиционный банк.