Четверо за спиной - Анна Михайлова

на разведку, часть заняла оборону. Горыныча с помощником вызвался ехать парламентером с просьбой о встрече. Вскоре они вернулись: нам милостиво разрешили прибыть пред светлые очи правителя.

Я выудила из своего мешка яркую фиолетовую, расшитую золотом рубаху (знать бы, где ее раздобыл Драгомир) и удлиненный до середины бедра приталенный черный бархатный, с набивными узорами, жилет без рукавов. Здесь так не носят – тем интереснее. В уши вдела моих кокетливых павлинов, глаза подвела густо, до смоки-айс, с удлиненными стрелками, гуще нанесла блеск на губы. Из рассказов об этом племени я поняла, что мужчины похожи на наших восточных в том, что падки на все яркое и необычное. А значит, любым способом надо было привлечь к себе внимание, хотя и была опасность, что внимание окажется чрезмерным. Но придется рисковать.

Со мной рядом был мой незаменимый Добрыня. Увидев меня, он изумленно округлил глаза, но потом, тряхнув кудрями, восхищенно улыбнулся. Хотя тревога, плескавшаяся в очах, никуда не делась. Мальчишка придержал за узду моего Серко, когда я запрыгивала в седло.

- Командир, ежели начнется плохое – ты беги, я прикрою.

- Что за разговоры? – нахмурилась я.

- Всякое может быть. Валоры – народ дикий, опасный. Моя жизнь ничего не стоит, а тебе, командир, жить надо. И много еще сделать надо. Не прощу себе, ежели с тобой что худое случится. Так что, не сомневайся, о себе думай и беги.

- Добрыня, у нас есть цель. - разозлилась я. - И мы ее выполним, понял? Любой ценой. С остальным – просто разберемся. Бери мой подарок и поехали.

С груженым обозом мы заехали во вражеский лагерь. По прикидкам и количеству костров у них было не больше 100-150 воинов. А значит это не основное войско: или арьергард, или прощупывание обороны. И руководит им не сам верховный правитель, а кто-то из родни или из доверенных военачальников.

Сопровождавшие нас воины были смуглыми, черноволосыми. Но узкого разреза глаз и высоких скул я не встретила. Наоборот, крупноносые, с мясистыми лицами, с темными похотливыми глазами. При этом низкорослые, коренастые, явно ниже моих мальчишек и даже старших дружинников. На нас недобро косились, кто-то даже улюлюкал или выкрикивал что-то оскорбительное. Но замолкали, стоило мне только перевести на них взгляд. Силу они чувствовали инстинктивно, как животные. Хотя неясная угроза витала над нашим отрядом, сгущая воздух. Все понимали: одно слово повелителя – и всех сотрут в порошок. Для забавы почтеннейшей публики.

Через весь лагерь нас провели к гигантскому шатру из белого войлока. У входа заставили снять оружие, мы оставили его на обозе под своей охраной. Мужчин даже обыскали, а когда с похабной ухмылкой попытались подойти с этим ко мне, достаточно было тихого, сквозь зубы:

- Только попробуй.

Понял ли воин слова или достаточно было интонации, но отошел.

Внутри на устланном коврами полу, был установлен резной трон, по-видимому, походный, ибо из дерева. На котором вальяжно восседал одетый в шелковые, богато расшитые золотом одежды, темноволосый и темноглазый мужчина. Молодой, лет двадцати пяти, более светлокожий, чем его соплеменники. Пожалуй, даже красив восточной, чувственной красотой: темные как вишни большие глаза с длинными темными ресницами, красиво очерченный порочный рот и неожиданно твердый подбородок. Его разодетые в пух и прах советники сидели на подушках на две ступени ниже трона.

Как положено по этикету - кланяемся. Первым выступает боярин, который неожиданно срывающимся голосом приветствует «каганчи» - это сын правителя, передает приветствия от князя Велеслава, вспоминает о замирении и вот досадное недоразумение - случившаяся сеча, которая… Да что ж ты так откровенно свою слабость демонстрируешь? Где твоя спесь? Где твердость?

- Воины из вашей крепости ограбили и избили нашего купца. Мы воздали им за содеянное, - негромко произносит правитель.

После этого Горыныч тушуется еще больше. Запинается и рассыпается в унизительных извинениях. Но каганчи это совсем не интересно.

Мужчина, откинувшись на троне, с ленцой посматривает на нас по очереди, хотя глаза то и дело возвращаются ко мне. Знаю, что в нашей толпе – я самый колоритный персонаж, на то и расчет. Смотрю спокойно, но усмешку в глазах он не мог не прочитать. И он считывает. Значит - умен. Но волей-неволей мое поведение его должно задевать, по рассказам дружинников женщины для валоров – это уровень скотины: попользовался и прогнал пинком. А тут я – высокий наглющий персонаж. И платьев не носит, и смотрит прямо. Ничего, главное – заинтересовать, дальше выгребу как-нибудь.

В шатер заносят сундук с приветственными дарами, что несколько оживляет обстановку. Каганчи благосклонно кивает, в знак того, что принимает подношение. Но я замечаю, что он все больше и больше теряет интерес к блеянью боярина, со скукой смотрит по сторонам, на потолок. Еще немного и нас попросят на выход. А в мои планы это совершенно не входит. Мне нужны мои люди и злобный Лохматун, черт бы его побрал. Потому демонстративно громко и со вкусом зеваю.

Наступает оглушительная тишина, кажется слышно, как как капли пота стекают по посеревшему лицу нашего горе-переговорщика. Все взгляды присутствующих скрещиваются на мне. Краем глаза вижу, как с испугом замер боярин Гордей, нервно вцепившись толстыми пальцами в бороду. У старого сотника сжались кулаки: чувствует вояка, что запахло угрозой. Смертельной. Все чувствуют.

- Тебе тоже скучно, каган? – нарочито громко спрашиваю я.

По шатру побежал нервный шепоток.

- Почему ты назвала меня так, женщина? Я еще не каган.

- Но станешь им, разве нет? Так что насчет скуки? Не хочешь чего-то более интересного, чем пустой разговор?

Он выпрямляется на троне и с чуть большим интересом смотрит на меня.

- И что ты можешь предложить? Думаешь у меня нет походных женщин?

- А кто сказал, что я предлагаю свое тело? Как насчет игры?

- Игры? – непонимающе хмурится он.

- Игры, которая требует удачливости и острого ума. Тебе должно понравиться.

- Подойди.

Я забираю у Добрыни чехол и выступаю вперед. Подхожу и останавливаюсь. Стою. Он смотрит на меня с недоумением.

- Игра требует нахождения на равных.

Не раздумывая, нога в сафьяновом красном сапоге с загнутым носом машет сидящим внизу советникам и их сдувает с подушек.

- Садись, - машет он мне рукой и присаживается на подушки сам.

Я кладу между нами чехол, но не спешу его открывать. Пусть помучается любопытством. Предвкушение порой бывает острее удовольствия. Протягиваю руку:

- Игрокам следует знать имена друг друга. Ярослава.

Охают со