Четверо за спиной - Анна Михайлова

я морально, а потому аккуратный, но тяжелый кулак прилетает в рыхлую боярскую щеку. Пухлые ножки Гордея не могут удержать его солидные формы, он путается в шелковой шубе и оседает на пятую точку. Рядом фыркают и ухмыляются в бороды наши воины. Стоящие поодаль валоры, не скрываясь, издевательски ржут и цокают языками.

Наклоняюсь, хватая его за воротник, и цежу толстяку прямо в глаза.

- Когда князем станешь, тогда и сгноишь. Да только я за Велеслава тебе сначала глотку перегрызу, понял?

- Отпусти меня, бешенная! – взвизгивает фальцетом перепуганный боярин.

Брезгливо отпускаю ткань и отхожу, чтобы не пнуть этого борова ногой. В отличие от тщеславного Гордея, вояка Горыныч, ухмыляясь в бороду, дружески хлопает меня лапищей по плечу.

- Ай-да Ярослава, ай-да молодца! Хоть и баба.

Так себе комплимент, но от души – а потому приятно.

Не успеваю ответить, как вижу, что из дальнего конца лагеря ведут под конвоем наших пленников, оборванных, грязных, побитых. Двое из них тащат на себе крупное тело Беригора, с волочащимися по земле ногами. Киваю своим ребятам, те сразу бросаются на помощь и подхватывают воеводу. Его безжизненное тело бережно укладывают в повозку, на нем действительно живого места нет. Я проверяю пульс на шее – нитевидный, и высокая температура.

- Ты? – неожиданно открывает он глаза, когда я нависаю над ним.

- Я.

- Красивая… Как всегда, - хрипит он и снова проваливается в небытие. Значит надо поторопиться, не для того я ужом вилась перед Джанибеком, чтобы этот бесячий воевода помер в дороге. Мы чинно выезжаем из чужого лагеря и гоним лошадей во весь опор. В голове бьется только одна мысль: «Успеть».

Глава 16.

Наш отряд влетает в собственный лагерь затемно, воеводу споро выгружают и затаскивают в палатку. Кто-то из мальчишек заносит заблаговременно приготовленную горячую воду, я достаю из рюкзака порезанные на бинты полосы ткани, аптечку. Краем глаза вижу, что в палатке кроме Горыныча еще несколько старших вояк, молча стоят в стороне, не мешают. Мои ребята остались снаружи, ждут указаний. Для максимального удобства скидываю с себя жилет и рубаху. Подаренные браслеты небрежно скидываю туда же, на кучу одежды. Остаюсь в одной футболке и штанах, чтоб не заляпаться. Засохшей кровью Беригор перепачкан с ног до головы.

Начинаю осматривать лежащее на походной кровати тело на предмет – с чего начать. Снаружи слышна какая-то возня, шум, крики.

- Горыныч, подь сюды. Мы тут вора споймали!

Вояка стремительно выходит, с кем-то негромко переговаривается, пока я осторожно осматриваю колото-резаные раны на груди и животе, руках. Живого места на воеводе нет от слова совсем. Кровь присохла, раны воспалены, некоторые гноятся. Ладно начнем с тяжелой артиллерии.

Поворачиваюсь к аптечке, начинаю доставать антибиотики и шприцы. Что ж, когда мама -фармацевт, в этом есть свои плюсы. Сначала ты с детства разбираешься в лекарствах, лучше, чем в игрушках. Потом учишься делать уколы и капельницы, чтоб помочь друзьям и соседям. А мне ко всему прочему взбрело в голову закончить курсы медсестер. На фестивалях, как ни страхуйся – обязательно что-то происходит, имеющийся врач не всегда успевает помочь всем пострадавшим. А с моей обостренной жалостью мне физически становится плохо, если не могу помочь всем, кто нуждается. Пусть даже и не просят об этом. Потому аптечка в моем рюкзаке всегда занимает места гораздо больше, чем одежда и косметика.

Полог шатра откидывается и заходит Горыныч в сопровождении худого оборванного старика с острым лицом и седыми, забранными в низкий хвост волосами. Его глаза мгновенно останавливаются на лежащем воеводе. Смотрит жадно, вижу, что хочет броситься к нему, но сдерживается.

- Это слуга воеводы - Хелиг. Схоронился, когда на отряд напали. Ждал помощи, а сейчас сам к нам пришел.

- Мой руки, помогать будешь, - киваю я старику. Мне не до церемоний, здесь работы за глаза. Готовлю шприцы с антибиотиками и литическую смесь – сбивать зашкаливающую температуру. На мои манипуляции мужчины смотрят с широко раскрытыми глазами, но молчат. Верят.

Вытирающий руки слуга подходит ко мне и начинает промывать заскорузлые раны на загорелом теле. Вдруг лежавший неподвижно Беригор начинает хрипеть, тело выгибает дугой и обессиленно опускается на постель. Побледневший слуга подносит ладонь к носу, потом ухо к груди хозяина и смотрит на меня с ужасом и болью.

- Не дышит. Испустил дух воевода.

Воины в углу шатра рычат от отчаяния и бессильно сжимают кулаки.

- Да как так-то? Не мог Беригор….

- Ох, боги пресветлые!

Меня захлестывает такая волна злости на несносного вояку, что я едва могу говорить. Это что – все зря было?!

- Не в мою смену! – рычу я. - Сдохнет, когда я скажу! Отойди и не мешай!

Запрокидываю голову Беригора, складываю ладони на грудине, как учили, и начинаю делать непрямой массаж сердца. Да, желательно, чтобы реаниматоров было двое, но мне учить и объяснять некогда. Сейчас дорога каждая секунда. Делаю десять быстрых, ритмичных нажимов на грудину, потом зажимаю его нос и выдыхаю в него воздух, плотно прижимаясь к его потрескавшимся губам своими. И снова жим, и снова искусственное дыхание. И снова. И снова. Я не вижу и не слышу ничего, передо мной только тело, которое я должна вернуть к жизни. Во чтобы то ни стало.

- Я не разрешаю. Слышишь? Не разрешаю тебе уходить, - выдыхаю я при очередной серии массажа, - давай, дорогой! Давай! Ты сможешь! Давай!!!

Я потеряла ощущение времени, в голове только счет, на который я должна прерывать массаж и выдохнуть в него очередную порцию воздуха.

- Мы сможем. Давай! Дыши, зараза лохматая! Или я тебя сама убью! – и в этот момент Беригор сделал вздох. Хрипло, надсадно, но задышал. Проверяю – пульс есть.

Выпрямляюсь, с трудом разгибая усталую спину. Ко мне бросается старик и начинает целовать сапоги.

- Ты с ума сошел? Прекрати!

- Госпожа, такое только богам под силу. Ты одна из них, да? Как благодарить тебя?

- Ярушка! – ко мне подходит Горыныч и стискивает в медвежьих объятьях, - и как же ты это? Из Нави выдернула! Спасла негодника.

А на очереди за ним еще несколько благодарных зрителей с восхищенным бормотанием и горящими глазами. Только этого мне не хватало.

- А ну-ка, прекратили! – бешусь я, - Добрыня! - рявкаю в сторону входа, - проводи всех отсюда. Внутрь никого не пускать. Хоть кто ломиться