Четверо за спиной - Анна Михайлова

густого – в двух шагах ни зги не видать. Я бы может и не проснулся, но во рту саднило так, словно сто лет по пустыне шастал. С усилием продираю глаза захворенные, будто в них песка насыпали. Руками по привычке шарить начинаю, меч нащупываю. А вместо этого что-то шелковое нахожу. Поворачиваю башку и немею: копна волос это у меня под пальцами. Да не абы чьих – ее это волосы. Ни с кем не перепутать эти темные пряди с золотыми бликами. И сама она рядом, прикорнула у моей постели, уронив голову на скрещенные руки. Может сплю и опять сон дивный вижу? Не удерживаюсь – осторожно пропускаю пряди меж пальцев, чистый шелк, нежно льнут к пальцам, словно ласки просят.

Да как же она оказалась тут? Последнее, что помню – сеча была с валорами. В засаду мы попали у самой дальней крепостенки. Много их было, и перли как звери. Рубил я, рубил, пока в глазах свет не померк. И вот – в шатре лежу, а сама воительница у постели моей сидит, как простая девка-челядинка. Али помер я и там сейчас, где сокровенные желания сбываются? Начинаю осматриваться и слышу тихое:

- Хозяин. - глядь, а это Хелиг мой старый. Он как тут? Значит точно я не помер, этот проныра в свиток моих желаний точно не входит. - Хвала богам, ты в себя пришел. Смогла госпожа тебя к жизни вернуть!

- Воды, – приподнимаюсь и выпиваю едва не полкувшина, так пить охота. Пытаюсь встать осторожно, чтоб ее не потревожить, но вздрагивает и открывает глаза свои колдовские. Теплые, еще подернутые дымкой сна. Любуюсь. Смотрю и немею от нежности.

- Привет, - еще полусонная улыбается мне. А у меня внутренности переворачиваются от ее улыбки. Хочу нахмурится привычно, а не могу. Молчу, чтобы не ляпнуть чего.

Яра пытается встать, но приподнявшись, со стоном падает обратно. Неловко улыбаясь, поднимается, опираясь на руки и присаживается рядом.

- Ноги отсидела. Ну как ты? – прохладная ладошка опускается на лоб и так хорошо от этого, что застонать хочется. Пытаюсь вызвериться, но не выходит отчего-то. - Температуры нет, это хорошо. Вчера горел весь.

- Госпожа, может надобно чего? – вмешивается слуга, а мне его, обалдуя, взашей прогнать хочется.

- Эм… дай соображу, не проснулась еще толком. Так, ему, – кивает на меня, - питья какого-то укрепляющего. А я сейчас раны осмотрю, может и перевяжу заново.

Хелиг с поклоном уходит, а она, легко поднявшись, отходит в угол шатра и приносит какой-то куль занятный, а в нем пузырьки разномастные. Достает что-то продолговатое, подносит ко мне, нажимает пальцем, а с него навроде крошечного дождика. И прям на меня.

- Это что?

- Обеззараживатель. Чтоб раны не гноились, - начинает обрабатывать быстро и умело, осторожно касаясь кожи.

- Это из твоей страны снадобье?

- Ага. На бок сможешь повернуться? Я спину обработаю.

Отчего-то беспрекословно перекатываюсь на бок. Не хочу собачиться. Чувствую прохладу на плечах и спине. И ее пальцы. Трогают меня осторожно, жалеючи. Как же приятно!

- Зачем ты это делаешь? Зачем спасаешь?

- Так я не для того вас, пленников, у Джанибека выиграла, чтобы у меня на руках кто-то умер.

- Ты… что? – пытаюсь повернуться, но меня останавливает прохладная ладошка.

- Полежи так, чтоб раны просохли.

Лежу покорно и пытаюсь переварить ею сказанное. Это нас получается раненных в полон взяли, а она выручать приехала? Ох, и бедовая девка! А на душе так радостно, будто за мной одним на выручку бросилась.

- Было что? Скажи, - требую я.

- Скажу, если брыкаться не будешь. Укол тебе сделаю.

- Зачем?

- Лекарство надо влить через укол. Это не больно, как комарик укусит.

- Тоже штуки твои иноземные?

- Ага.

- Делай. Но рассказывай, - разбередила мое любопытство.

Ярослава за спиной чем-то шуршит, но слово держит – рассказывает.

- Когда весть дошла, что вы в засаду попали и в плену – решено было ехать вас выкупать. Поехали Горыныч и боярин Гордей Чудинов, как его там по отчеству. Я тоже напросилась, на всякий случай. А когда Джанибеку, их главному, стало скучно слушать болтовню боярскую, и он нас едва взашей не погнал, пришлось вмешаться и предложить сыграть.

- Сыграть? – бубню я, а сердце сжимается в ужасе от того, на какой риск она пошла. Валоры еще меньше нашего баб ценят, хуже скотины к ним относятся. А Яра - баба, да еще и чужачка, не только заговорила, но села играть с каганчи? Как смогла? Это ж дух какой надо иметь! О его злобе и мстительности легенды ходят, одна страшнее другой. Мог такое устроить, что о смерти, как о милости, просили бы.

- В игру. С родины моей. Я потом скажу плотнику – еще сделает.

- А сама что ставила? – не хотел спрашивать, язык сам ляпнул.

- На желание играли. Мое было – пленников забрать.

- А его...? – выдавливаю я, отчего-то воздух в глотке застрял.

- А не сказал он. Замри! – она откидывает покрывало и чувствую я укол – да не куда-нибудь, а в мягкое место! Едва не взвиваюсь к потолку шатра. Это что за непотребство? Мало того, что голый я, так и еще она там что-то за спиной моей делает. Небось опять язвить решила или гадость какую сделать.

- Ты что творишь, зараза? – рычу я, чувствую ее ладонь на пояснице.

- Не дергайся, Гор. Лекарство медленно вводить надо, иначе шишка будет, в седле не сможешь сидеть.

- Другого места не нашла? – взвыть хочется от унижения. Опять поманила и …!

- Прости пожалуйста, - говорит она, раскаиваясь, - уколы всегда сюда колют. Самая большая мышца тут, лекарство быстрее расходится по телу.

- А сказать нельзя было?!

- А ты бы согласился?

- Нет конечно!

- Вот и я о том. А без уколов ты не выжил бы. Слишком организм изранен. Все. Можешь на спину ложиться.

- Подумаешь! И не такое со мной бывало…

- Ну, конечно! Да только я это на самотек не пущу. И кстати, - на ее губах появляется лукавая улыбка, - в моей стране «эта» часть мужского тела считается крайне привлекательной для женщин. Поэтому многие мужчины носят штаны в обтяжку.

- Как ты что ли? – окидываю ее раздраженным взглядом, надеясь начать препираться, чтобы скрыть