Волчья ягода - Екатерина Началова

домой! Да? А я... А я... Таор, тебя же намазать надо чистотелом! Мы вчера вечером пропустили, это нехорошо, вредно для кожи. Обязательно надо, у тебя еще ведь чешется спина, грудь?

Осторожно погладила его через рубаху. Глаза оставались злыми, губы искривленными. А вот мужское плечо под рукой неопределенно, но обнадеживающе шевельнулось.

«О!»

— Значит зудит? — ещё раз робко вопросила. — Идем назад. Пошли? Чистотела соберем по пути... Вернёмся, я его разомну, ты разденешься, я нанесу...

Слово «разденешься» подействовало на Таора благотворно. На нем он позволил себя развернуть, продолжая сверлить меня взглядом и страшно молчать.

Обнадежившись, я повторила хорошее слово:

— Разденешься, я тебе чай сделаю и... А-а-а-а!

Железная рука подхватила меня под бедра, и вот я опять животом на мужском плече. Таор молча развернулся к дому.

Пытаясь удержаться в относительно горизонтальном положении, уперлась ему в спину.

— Я могу дойти сама... Ногами... — осторожно напомнила.

В ответ Таор что-то прорычал. Осознав, что мужчина пока не готов к диалогу, я притихла, качаясь на плече. Нес он меня без усилий, зачем нес — не знаю. Тайна загадочной мужской души оставалась нераскрытой. Может ему сейчас очень нужно кого-то нести? Я надеялась, что это добрый знак.

По дороге нас догнал Бояр, который молча побежал за хозяином, клацая когтями по дорожке, и расстроенно-виновато поглядывал на меня снизу желтыми волчьими глазами.

— Не огорчайся, — сказала я Бояру. — Я знаю, ты сделал все, чтобы защитить.

— Нет, — ответил мне вдруг Таор. На крыльце он поставил меня на ноги. — Не все.

— Я так не думаю... — растерянно сказала.

Он еще некоторое время хмуро смотрел на меня, а затем прихватил за пояс и одним махом вдвинул в себя, оттесняя в дом. Заставляя отступать, не отводил горящего взгляда, не позволял отстраниться. Несколько шагов назад и подо мной оказалась кровать. Навалившись сверху, Таор прихватил меня за запястья, завел их за голову и жестко, собственнически впился в губы. Мое маленькое «но», робко вырвавшееся изо рта, было вмиг сметено с пути, уничтожено и поверженно. Плененная подавляющей силой, я не сразу поняла, что происходит. Когда поняла, уже было поздно. Подергав руки, обнаружила, что Таор стянул мне запястья собственной рубахой, надежно привязав к изголовью лежанки.

— Зачем...? — еле выговорила, когда он отстранился.

— Отдохни. Я скоро, — единственное, что сказал.

Сверкнув янтарем глаз, злой Волк вышел, не оглядываясь. Сердце сжалось: остановить или вразумить его не получилось. Я слишком хорошо понимала, к кому и зачем он направился.

— Нет, Таор, нет! Не надо! Пожалуйста, вернись! Я же говорила, он болен! Таор!

***

Окна двухэтажного крепкого дома тихо задребезжали, предчувствуя беду. Через мгновение в одно из них влетел камень, вдребезги разбивая стекло. С тоскливым стоном осколки осыпались вниз.

— Тиром! — раздался под окнами злой рык. — Тиром!

Выпрыгнувший из-за угла бурый волк низко зарычал, пригибаясь к земле, но без команды наброситься на великородного не посмел.

— Тиром! — не обращая внимая на зверя, Таор подкинул на ладони второй камень.

Вместо сына наружу выскочила Вирана. Широко как птица, она замахала руками, накидываясь на гостя.

— Иди отсюда, иди! — женщина с силой толкнула Волка в грудь несколько раз, пытаясь прогнать со двора. — Не было ничего! Не было, говорю! Заболел он, не почуял, знаешь же!

Разговаривать с женщиной Таор был не настроен. Проникновенная беседа на тему «пойми и прости» — для тех, у кого нет ничего, кроме слов. А слова учат плохо и запоминаются гораздо хуже кулаков, любой нормальный мужик знает.

Но матери, защищающей сына, это не объяснить. Да оно и не нужно.

Даже не глядя на Волчицу, Таор одной рукой легко отодвинул ее и позвал еще раз:

— Тирр-р-ом!

Теперь зов увенчался успехом. В дверях показался всклокоченный Тиром. Достаточно было взгляда, слов не требовалось. Оскалившись, Волки сорвались с места, кинувшись друг на друга.

Они мгновенно сбили друг друга с ног. Тесный клубок из спутанных тел покатился вздымая комья земли и огрызки травы. Вирана завизжала. Схватка оказалась стремительной. Заломав Тирому обе руки назад уже через несколько секунд, Таор сидел сверху, придавив поверженного коленом к земле. Выгнувшись луком, Тиром взвыл от боли. Страшная улыбка черноволосого Волка свидетельствовала, что сейчас раздастся приятный ему звук: хруст рук, вывернутых из плечевых суставов.

— Сосунок... — прорычал Таор, но закончить дело не успел. Сзади на него молча бросилась Вирана, сходу вонзаясь зубами в плечо.

Вскрикнув от боли и неожиданности, Таор выпустил Тирома, отбрасывая женщину назад. Вывернувшийся Волк кинулся на него, валя на спину, но мгновенно отлетел от сильнейшего удара лбом в нос. Силы были неравны.

Тиром осел на землю. Из разбитого носа плеснула кровь. Прыгнув на ноги, Таор без паузы уже приготовился врезать по сопернику ногой, но опять помешала Вирана. На этот раз она телом заслонила сына.

Скривившись, Таор вынужденно отступил на пару шагов назад и сплюнул, чувствуя как из крови выветривается злой азарт, уступая место досаде. Он терпеть не мог присутствие женщин на разборках. Вечно вмешиваются, когда не следует, под руку кидаются, кричат... Нечистой становится драка, неправильной.

Вирана истошно кричала, раздражающе действуя на уши:

— Иди отсюда, иди! — она обратила искаженное лицо на Таора. — Победил! Доволен? Забудь, Таор! Забудь, как мать прошу тебя, умоляю! Не тронет он ее, не подойдет!

— Уйди ты! — заорал в ответ окровавленный Тиром. Утеревшись, он довольно легко вскочил, грубо отталкивая мать. — Пошла вон, не говори за меня! Подойду, ещё как подойду! Аса — моя пара! Не отдам! Биться буду! Выстою!

Последнее он крикнул вызывающе, прямо глядя в глаза соперника. Крошечную толику удивления Таора тут же захлестнула свежая порция ярости. Необходимость проредить незванному жениху ребра стала очевидной. Таор уже перенес вес на левую ногу.

— Нет! Не позволю! — упав от толчка сына на колени, Волчица даже не поднимаясь мгновенно вонзила клыки уже в собственную ладонь между большим и указательным пальцами.

Демонстрируя выступившую кровь, задыхаясь произнесла:

— Кровью перед Порядком клянусь, — голос срывался. — Не будет мой сын на Асу как на женщину претендовать. Клянусь!

Оба мужчины замерли. Произнесенная клятва была не к месту страшной. Закон мира суров: претендуя на Асу, Тиром будет виновен в смерти собственной матери. Морщась от неприятного чувства, Таор опустил руки, отступил. Он предпочел бы по-простому вывернуть больному сосунку руки, даже не убить, но... Ее выбор. Слова сказаны, кровь пролита. Бросив красноречивый взгляд на Тирома, Таор направился прочь, больше не слушая криков ни сына, ни матери.

Для него дело было сделано.

Задрав голову в небо, Тиром бессильно взвыл.

— Что наделала?!

Льющаяся с носа кровь с разбитого свернутого носа сочилась по его губам, капая с подбородка прямо на светлую рубаху, на которой зловеще расплывалось темно-красное пятно.

— Что ты наделала? — он несколько раз пнул землю носком ботинка, взвивая в воздух ошметки травы. — Зачем?! Зачем?! Зачем... Моя она, я не могу отказаться, ты-то как не понимаешь? Даже если я нюх потерял, если и правда... Я бы дождался, выкрал, добился! А теперь...

— Сын, сынок... — Волчица отчаянно мотала головой. Она больше не кричала. Полползя на руках к Тирому, она вцепилась ему в ногу, заговорив сиплым шепотом. — Нет, нет, нет, нет. Не ты, не ты виноват, я виновата, только я. Прости меня, прости.

Стоя, молодой Волк тряхнул ногой, но Вирана не отпускала, обвив ногу сына руками и ногами, продолжая сбивчиво шептать:

— Все ты верно чуешь, но не та она пара тебе. Не та... Нельзя тебе ее трогать. Небо, помоги... Твоя она, сын, но не так, как подумал.

— Что ты несёшь? Почему нельзя? — не выдерживая, он опять тряхнул ногой.

Зарывшись лицом в бедро сына, Вирана разрыдалась.

— Вместе вы родились... Сестра она тебе!

Глава 23. Рассказ матери

Где-то под полом дома возилась, скреблась мышь. Тиром мышь не чуял, но слышал и от этого чувствовал себя так, будто он — только наполовину он. Где вторая половина, не знал. Голова трещала, неработающий нос ныл. Ему казалось разное: то виделось, что мать сошла с ума, то другое — будто он сам. Он покрепче вцепился в стол, стараясь стоять прямо.