Волчья ягода - Екатерина Началова

Я выползла из-под него, тяжело дыша.

— Тиром, Тиром, что с тобой?! — она трясла его.

— Заболел он, — с одышкой сказала я, с трудом поднимаясь и потирая лоб. — Видите, у него ногти синие? Мне кажется, он не в себе. С нюхом у него не все хорошо.

— На тебе метка чужая. Это он что теперь — преступник?! — с ужасом сказала она, принимаясь хлопать Тирома по щекам. Тот только в сознание не приходил, безвольно мотал головой.

— Я бы сказала, что он — больной, — честно поставила диагноз.

— Тебе-то откуда знать? — Волчица ощерилась так, что я отпрянула. — А ну пошла отсюда! Пошла! Считай, что тебя здесь не было! Ничего не было!

— Не кричите... Я имела в виду, что он заболел, а не умом повредился. Травница я, знаю кое-что. Уже ухожу, — я тщательно обогнула мать с сыном, направляясь к лестнице. Когда так настойчиво прогоняют, не грех и уйти, пока не загрызли.

— Врешь, человечка! Какая ты еще травница? Травница в ближайшем селе старая, — подозрительно произнесла мать вслед.

— Не такая уж и старая. Дочь я ее, — буркнула, поспешно спускаясь вниз. — Будьте здоровы.

— Дочь травницы? — донеслось.

— Угу, — я была уже внизу.

— Стой! — резко вскрикнула Волчица издалека. — Стой... Сынок-сынок...! Что ты натворил? Очнись. Что делать-то? Травница... Травница! Подожди. Помоги ради неба!

«Помоги».

Какая же травница откажет в помощи? «Больные они не всегда в своем уме, Аса. Им страшно, больно, они и ведут себя по-разному. Таким тем более надо помочь», — вспомнила я слова матушки. Уже протянув руку к двери, вздохнула и нехотя потащилась обратно.

Кое-как мы оттащили Тирома в комнату и подняли на кровать. Я потрогала его лоб: горячий как нагретый на солнце камень. Ногти опасно синели. На высохших губах проступили коросты. Плохо... Я уж ничего не стала говорить его матери, помня беспечное портнихинское: «Ерунда!» Волчица утянула меня на кухню, где сама кинулась готовить первый отвар. Первый отвар — срочный. А второй — надо подольше настаивать, часов эдак несколько.

— Подожди, посиди. Поговорить с тобой хочу, — предупредила она, зажигая огонь в малом очаге.

Присела, оглядывая испачканный стол с остатками засохшей еды в тарелке. Сразу видно, что мужчина один живет. Просто сидеть мне было неуютно и я потянулась убрать. Вытирая крошки с пыльного со стола, начала говорить:

— Долго не могу задержаться. Мой... — запнулась, не зная, как обозначить Таора. — Э-э-э... Волк, с которым я... В общем, он скоро придет, мне надо еще домой добраться, чтобы не кинулся по следу.

Дорогу назад я более-менее помнила.

— Не задержу, — Волчица не смотрела на меня, высыпая из мешочка уже заготовленные сухие корни в кружку. — Как звать-то тебя?

— Аса, — оглядевшись, я приложила к ноющему лбу ближайший нож. Сталь приятно захолодила кожу.

Больше всего мне хотелось скорее убраться отсюда, но огорошенную мать было жалко. Да и Тирома почему-то тоже. Волчица передо мной выглядела уязвимой, растерянной, ее хотелось поддержать. Когда дети болеют — это же тяжело... Наверное. Как я представляю. Поэтому я решила немного подождать. Присела.

— Единственная ты у травницы дочь?

— Да.

— Значит понравилась ты моему Тиромчику...

— Он так говорит... — уклончиво согласилась. Нетерпеливо дергая под столом ногой, в меру своих способностей прилежно поддерживала вежливую утешительную беседу.

Она закрыла лицо ладонями и несколько раз содрогнулась. Я поняла, что Волчица плачет.

— Вы не переживайте так... Волки сильные, не люди же. Все с ним будет хорошо. Вот вчера при мне портниха в обморок упала, но в себя пришла быстро, даже жара не было. Будет сын ваш отвар пить, ему легче будет. Да? — я говорила, но она продолжила тихо рыдать. Не зная, что еще сказать, я похлопала рыдающую мать по шершавой руке. Волчица же со всхлипом развернулась и обеими руками крепко обняла меня, уронив голову на плечо.

«Ну, приехали».

Какая эмоциональная семья... Растерянно похлопала его мать по спине, с опаской коснулась русых волос. Кинув взгляд вниз, углядела на полу начиненные неприятной начинкой вчерашние пирожки.

«К Таору надо, а то он чего похуже начнет метать...»

Глядя на пирожки, я начала гладить женщину быстрее.

— Не плачьте, не плачьте вы. Все будет хорошо... Поправится он, обязательно. Молодой же Волк, конечно, скоро встанет. Я пойду, ладно?

— Сердишься на нас, обижаешься? — не отвечая на вопрос, сдавленно спросила Волчица, продолжая обнимать меня обеими руками.

Поняла, что мать беспокоится насчет жалобы в управу. Я бы тоже волновалась на ее месте.

— Нет, не сержусь. Он же заболел... Да и не сделал ничего. В болезни всякое вытворяют, голова-то кипит, не так работает... Жаловаться не буду. И Волку, с которым сейчас живу, постараюсь объяснить... — тут я душой скривила, потому что как остановить Таора, пока не представляла. — Не плачьте только. Вас как зовут?

— Вирана... Спасибо, спасибо! — Волчица продолжала рыдать. — Прости его, прости... Не ведал он... Не ведал!

— Да понимаю я... Вирана, вода закипела.

Через несколько минут объятия расстроенной Волчицы удалось расцепить, я поспешно попрощалась и выскользнула за дверь и уже там выдохнула.

«Свободна».

Все-таки вчерашняя прогулка вышла плодотворной. К дому Таора я вернулась без приключений, даже не заплутав. Прохожих встречала. Сторонясь их, нервничала, ускоряла шаг, одновременно умудряясь вежливо кивать издалека. Больше всего я боялась, что мне встретится какой-нибудь очередной неуравновешенный Волк с отбитым носом. Но обошлось. Странно, но прохожие и сами отшатывались от меня как от прокаженной. Гадая, что происходит, я почти дошла до дома, когда на очередном повороте на меня налетел и подхватил злой Волк.

Глава 22. Мужская правда, женская правда

Объяснения Таору не требовались, он ни о чем и не спрашивал: быстро провел носом по моей шее, груди и поставил на ноги. Разъяренное лицо не смягчилось. Человеческого в Таоре сейчас было так мало, что я бы сказала, что передо мной был не Таор, а только Волк. Зрачок сжат в крохотную точку, сощуренные глаза горели яркими огоньками, верхняя губа подрагивала в оскале. Кажется, единственное, почему он в ту же секунду не помчался дальше к Тирому — смесь нежелания тащить меня туда и сомнение, что я одна спокойно дойду до дома. Пользуясь секундами колебаний взбешенного мужчины, я цепко повисла на каменной шее и начала активно умолять.

Вопрос, как его встретить, решился сам собой.

— Таор, Таор, не надо к нему! — скороговоркой заговорила я, на цыпочках дотягиваясь до подбородка. — Тиром заболел, болен. Болен, понимаешь? Синие ногти, как у портнихи. Даже не чуял запаха. Не чуял тебя, говорил, что не чует! А потом в обморок упал, как портниха, помнишь? Она же бредила, юбку мне резала и Тиром тоже такой же! Он не в себе, у него синяя хворь, жар, бред.

Янтарный взгляд, который сейчас по остроте жжения напоминал вкручивающуюся в кожу раскаленную кочергу, угрожающе оглядел дорогу, а затем замер на моем лице, задержавшись на пострадавшем лбу. Та часть меня, которая ещё не перепугалась, восхитилась разящей от великородного подавляющей силой. Ноги начали слабеть и подкашиваться, но язык, к счастью, не отнялся.

— На лоб не смотри, я ушиблась, когда он в обморок падал. Тиром меня не трогал! У него тебе нечего делать, даже бить некого. Он уже лежит, уже упал. Все. Бессознательное тело. С ним его мать, она ему отвар пырея делает. Ты же не будешь бить больного или его мать? Со мной все в порядке. Пойдем домой? Пойдем!

Я надеялась, что Таор меня слышит, а может даже думает над словами. На случай если не слышит, не думает, а просто смотрит, схватилась за него покрепче, теснее прижимаясь к твердому напряженному телу.

— Мне он ничего не сделал, совсем. Даже не коснулся, — я не стала уточнять про моменты, когда меня увозили и тащили. — Ни поцелуя. Он бредит, правда. Тирому надо лечиться, давай оставим его в покое и...

— Защищаешь его? — прорычал злой Волк.

«Нет, не слушает...»

Осеклась, даже не ожидав подобного вопроса.

— Нет, нет! То есть немного «да», ты же сильнее, — поправилась, — ты его на клочки порвешь. От смерти, получается, защищаю. Но что будет с тобой если порвешь? Я за тебя боюсь! И... как бы защищая его, защищаю тебя, — вывела.

Таор недобро моргнул. Я чувствовала как вздымается под руками выпуклая грудь от клокочущей внутри нее ярости, и напевно продолжила уговоры, аккуратно подтягивая мужчину на разворот с дороги. По ощущениям это напоминало попытку развернуть дерево. Он никак не разворачивался.

— Ты же ходил, устал? Пойдем